Материал для статьи подготовлен при финансовом содействии Российкого гуманитарного научного фонда, грант № 95-06-17639. Данный текст является в значительной степени результатом многолетнего иследования социальной напряженности и социального конфликта, в котором участвовало много моих коллег. В течение трех лет почти еженедельно работал семинар по социальным конфликтам под моим руководством. Именно на этом семинаре родились многие мысли, содержащиеся иногда в докладе только как намеки. Постоянными участниками семинара были В. Герчиков, Е. Мостовая, Н. Володина, Н. Шушанян, Д. Бутенко, М. Рассохина. Обследования проводились большой бригадой, состоящей преимущественно из сотрудников Отдела социальных проблем Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, Новосибирск.

Уже много лет средства массовой информации и политики предупреждают, что в России вот-вот произойдет новая революция или, по меньшей мере, массовый бунт. Однако предсказания не сбываются. Происходящие в стране забастовки вполне обоснованы и не направлены на провоцирование бунта.

Я не собираюсь оправдывать современный курс нашего правительства и Президента. Правительством и Президентом сделано огромное количество ошибок. Коррупция среди высших чиновников не вызывает даже любопытства. Мало осталось таких, за исключением правоохранительных органов и средств массовой информации, кому все еще интересно, кто и сколько украл. Но долги государства за выполненные государственные заказы огромны, очень велики суммы невыплаченной заработной платы и социальных пособий. На этом фоне возникает естественный вопрос – отчего напряжение, о котором все говорят как о реально существующем, не превращается в массовые действия против режима и правительства? Почему будто бы существующая и многими отмечаемая массовая агрессивная настроенность не переходит в деструктивную активность? Ответам на эти вопросы и посвящена данная статья.

Для России иной альтернативы, кроме движения в сторону социального государства, нет. Под социальным государством я понимаю примерно то же, что под таким государством понимается во всем мире. Социальное государство – это такое сообщество, в котором институты государства берут на себя экономическую и правовую защиту граждан, не способных самостоятельно обеспечить себе уровень жизни хотя бы на нижней границе социального стандарта, принятого в данном сообществе.

Главным предметом споров о будущем России является поиск равновесия между возможной экономической эффективностью и уровнем социальной защищенности населения в целом, отдельных социально-профессиональных, национальных, территориальных, демографических и иных групп. Однозначных или оптимальных решений в таком поиске не существует. Невозможно одновременно обеспечить высокую эффективность экономики и полную социальную защищенность. Эти споры имеют скорее теоретический, возможно – политический, но не практический характер. Сейчас в России о социальном государстве невозможно даже говорить. Заявление о строительстве социального государства вызвало бы, по меньшей мере, удивление.

В принципе это споры о выборе между преимущественным инвестированием в экономическую активность и направлением средств непосредственно на конечное потребление. Подобные споры характерны для современной России. Но российскому государству сейчас, с одной стороны, постоянно грозит финансовое банкротство, экономическая катастрофа, а с другой – классовые конфликты и социальный коллапс, новый после коллапса советской системы. Необходимость выбора пути между этими Сциллой и Харибдой обусловлена жесткими ограничениями на доступные в данной ситуации средства, которые могут быть использованы и для инвестиций в экономику, и для организации социальной защиты. Весь мировой опыт показывает, что невозможно одновременно обеспечить высокий уровень эффективности экономики и социальной защищенности в течение сколько-нибудь продолжительного времени, скажем, на протяжении хотя бы десяти-пятнадцати лет подряд. Даже в самых богатых странах легко обнаруживаются циклы. Общество вынуждено вкладывать средства в экономику в ущерб социальным программам под угрозой экономического кризиса. Когда реальной становится угроза социальных конфликтов или они уже происходят, а накопленное экономическое богатство позволяет усилить налоговое бремя, наступает пора социальных программ. Россию в будущем, возможно отдаленном, также ожидают циклы усиления социальных программ и ослабления экономического роста и наоборот.

Социальное государство, наверное, не является близким будущим России. По официальным данным, более половины населения России сейчас находится за нижним пределом социальной нормы доходов и потребления. Если судить по сообщениям в средствах массовой информации, положение ухудшается, бедняков становится больше. Оговорку относительно источника информации делать приходится, так как в социологических обследованиях в последние два года более 15% респондентов указывают на повышение оценки качества жизни. Естественно, такое расхождение несколько озадачивает. В то же время, многочисленные экспертные опросы показывают, что реальная заработная плата почти у всех работающих больше той, которая объявляется для учета. Во многих случаях получаемый на предприятии (в организации) доход превышает объявляемый уровень в 3–5 и даже в десять раз. Одновременно, правда, в некоторых отраслях происходит довольно быстрое снижение дохода, получаемого работниками. Так, например, три года назад самыми высокооплачиваемыми были работники банков. Это было вполне естественно для того времени. Торговля деньгами приносила максимально возможные прибыли. Работники банков получали доход в самых разнообразных формах. Среди этих форм были: оплата питания и транспорта, ценные бытовые подарки к праздникам и дням рождения, дополнительный доход на отпуск и лечение, доплаты на детей, проценты на специальные вклады, сделанные на имя работника в том же банке. Эти доходы не оформлялись никакими контрактами или обязательствами со стороны руководителей. Сумма таких доходов была настолько велика по сравнению с заработной платой, что работники предпочитали молчать в тех случаях, когда руководитель (хозяин) штрафовал работника за какие-то провинности или предпочитал не платить ничего за дни болезни, включая даже и случаи, когда у женщины болеет ребенок.

Это время сейчас кончилось, хотя уровень официальной заработной платы значительно меньше общего дохода в среднем не менее чем в два раза. Доплачиваемая без контракта часть дохода не только помогает предприятию (организации) прятать больше половины заработной платы от налогов, но и держать в руках своих работников. Угроза остаться без работы действует эффективнее, чем законные возможности защитить свои права.

На обширной территории бывшего СССР произошло разрушение колониальной империи. Колонии примыкали непосредственно к территории Российской империи. Но, как и во всех колониальных державах мира, метрополия, небольшая по занимаемой площади, эксплуатировала ресурсы народов других культур и национальностей. Русская культура навязывалась силой. Например, делопроизводство во всех учреждениях велось на русском языке, главные командные позиции везде занимали русские, официальное руководство местными ресурсами осуществлялось из Москвы. Всю территорию охватывали централизованные (с центрами в Москве) сети негосударственных организаций – единственной политической (коммунистической) партии, нескольких молодежных организаций, организаций социальной помощи, спортивных, профсоюзных и других. Их главной задачей было осуществление тотального социального контроля и мобилизация дополнительных ресурсов, особенно человеческих. Почти все население с 7–8 лет и до смерти было приписано к каким-нибудь из этих организаций. Их работа велась главным образом на русском языке.

Вся эта система коллапсировала в течение двух-трех лет. Катастрофа полностью разрушила сложную искусственно созданную социальную структуру и организацию советского социума. Естественный раскол и разрушение прошло по межнациональным, межрегиональным и межкультурным границам. Исчез социальный контроль в старых формах и его институты. Одно из следствий – аномия в той части культуры, которая была так или иначе связана с разрушенными государственными институтами и с контролем со стороны советских общественных организаций.

Социум СССР был переходным и поэтому плохо структурированным. Если накануне первой мировой войны в 1913 г. сельское население России составляло более 80%, то в 1991 – менее 25%. В 1917 г. значительная часть сельских жителей и тех, кто переехал из деревни в город, были детьми рабов, крепостных крестьян. В течение двух поколений 1917–1991 гг. не устоявшаяся городская культура смешивалась с деревенской.

Общественное сознание не способно заметить явлений – предвестников катастрофы. Они отчетливо просматривались в бывшем Советском Союзе, начиная с середины 1970-х годов. По этому поводу в органы управления как государства, так и Коммунистической партии направлялись специальные доклады из нескольких научных экономических учреждений. Однако и государственная, и партийная элиты оказались не способны понять и поверить, что конец комфортной жизни близок и для них (большинства из них). Однако сама катастрофа и ее последствия, разумеется, всеми легко замечаются. Причины такой слепоты до катастрофы и быстрого прозрения после катастрофы просты и банальны. Приближающийся момент гибели скрыт от непосредственного наблюдения, поскольку социальной катастрофе предшествует падение предельной производительности ресурсов. Это явление (отрицательная вторая производная производственной функции), разумеется, скрыто от глаз практиков и понятно далеко не всем. Кроме того, активизируется психологическая защита, объявляющая любую катастрофу возможной, но принципиально преодолимой. Момент социального коллапса, т. е. момент, когда социальная катастрофа уже свершилась, обнаруживается без труда. Более того, за коллапсом следует череда неприятных явлений, также легко обнаруживающих себя.

Однако основные отношения в обществе как бы перешагивают через пропасть коллапса. Обследования городского населения, регулярно проводившиеся в разных городах Сибири в период с 1986 по 1996 год Отделом социальных проблем ИЭиОПП СО РАН, открыли примерно ту же картину отношения населения к способам удовлетворения своих потребностей, какая наблюдалась и до 1986 г. Лишь небольшая доля населения склонна к самостоятельному поиску источников своего существования. Большинство же населения считает себя не способным на предпринимательство. Как и прежде, основная помощь, считают респонденты, должна прийти со стороны. Новые нотки появились в отношении к коллективам, в том числе и трудовым. На них население уже не возлагает серьезных надежд. Основное внимание как на источнике помощи и на опоре теперь сосредоточено на семье, родных и друзьях. По мнению населения ни профсоюзные, ни какие-либо другие современные общественные организации не могут защитить граждан от негативных тенденций в развитии России. К власти население относится по-прежнему враждебно, возлагая ответственность за все негативные события и явления в России на нее. В то же время, именно от власти население ждет помощи в преодолении своих затруднений. Значительная часть населения, особенно старшего поколения, сожалеет о падении коммунистического режима, в котором основным орудием борьбы за свои права были жалобы в различные партийные комитеты. Эти партийные комитеты, начиная с районного уровня, как раз и были главными, а часто и единственными эффективно работающими органами власти.

В результате коллапса СССР произошел слом большинства старых социальных структур и социальных организаций, включая Коммунистическую партию, представлявшую собой эффективную и разветвленную структуру управления. С одной стороны, в короткий срок исчезла структура, державшая управленцев во всей стране в непрерывном страхе за свою карьеру, а иногда – и за жизнь. С другой стороны, распалась система мобилизации сил и средств и особенно – человеческого капитала. Это, разумеется, вызвало определенную растерянность населения и резко снизило возможности мобилизационного управления социальными ситуациями даже в чрезвычайных обстоятельствах.

В последние несколько лет российский социум интенсивно реструктурируется во многих аспектах – национально-этническом, территориальном, материальном, культурном, властно-политическом, социально-организационном, классовом. В таком реструктурировании отчетливо прослеживаются два главных направления. Первое заключается в восстановлении сети общественных отношений, совместимой с новыми условиями. Это относится ко многим негосударственным организациям, включая политические партии. Так, как бы заново родились несколько коммунистических партий, возрождаются профессиональные союзы, продолжают свою работу многочисленные организации инвалидов. Во втором направлении происходит рождение совершенно новой сети общественных отношений, невозможных ранее, в коммунистические времена. Инициатива в решении многих задач местного характера во все большей степени переходит в руки самого населения, создаваемых им организаций и отдельных групп. Определенно можно сказать, что наполнение Третьего сектора местными организациями сейчас напоминает социальное движение.

Реструктуризация социума сопровождается новыми формами массового поведения, в том числе способствующими социальной дезорганизации и, наоборот, – организованному оппонированию новому политическому режиму.

Ситуация в целом отличается от ситуации, господствовавшей во времена коммунистического режима, полицентричностью и, как следствие, – потенциальной возможностью возникновения социальных дви-
жений. Некоторые социальные движения уже возникали как следствие деятельности общественных организаций. Так, например, было с протестами против военных действий в Чечне. Это, несомненно, несет в себе опасность повышения общественного возбуждения вплоть до возникновения бунта. Но полицентричность и гетерогенность, скорее всего, будут препятствовать переводу многих конкретных конфликтных ситуаций в гомогенный социальный конфликт классового типа.

Начиная с 1992 г. в России происходит реструктуризация одновременно социума и экономики. Можно утверждать, что Россия родилась в результате коллапса СССР. Эта катастрофа не была мгновенной. Она не произошла в несколько дней и, конечно, не явилась результатом заговора нескольких политиков против Горбачева. Ее предвестники были отчетливо видны еще в середине 70-х годов, когда быстро снижалась предельная производительность всех ресурсов. В то время СССР жил почти исключительно на нефтедоллары. Начало собственно катастрофы можно отнести к 1989–1990 гг. Это было время отделения от СССР республик Прибалтики. Сама катастрофа разразилась после августа 1991 г. С политической карты мира исчезла сверхдержава. Далее довольно быстро проявились последствия катастрофы. С некоторыми вариациями литературные источники рисуют примерно одинаковые возможные последствия социальной катастрофы [5]:

• гоббсовская война всех против всех;
• направленность всего строго только на выживание;
• виктимизация слабых;
• борьба за пищу и энергетические источники;
• нехватка ресурсов у централизованной власти для поддержания порядка;
• банды грабителей и воров на развалинах порядка;
• толпы на улицах.

Одновременно в обществе происходит реструктуризация экономики. Экономическая реструктуризация вызвана двумя главными причинами – приватизацией и уходом экономики от крайней милитаризованности.

На 1 октября 1996 г. из зарегистрированных в качестве юридических лиц 2337000 предприятий и организаций лишь 210600 были государственными и муниципальными. Их доля продолжает падать (конечно, речь идет о количестве организаций, а не о величине капитала, ими контролируемого).

). Однако государство сохраняет решающие позиции в промышленных предприятиях, так или иначе связанных с оборонным заказом, т. е. далеко за пределами 9% формально "своих" предприятий и организаций. Из-за отсутствия военных заказов это означает, что реструктуризация значительной части экономики и, как следствие, – социума еще впереди, и что Россия еще не достигла дна пропасти кризиса. Реструктуризация народного хозяйства страны еще далеко не закончена и, соответственно, не оплачена падением социального благополучия.

Катастрофа 1917 г. разрушила прежнюю классовую структуру. К моменту последнего социального коллапса устойчивая классовая структура в СССР не успела сложиться. Большая часть ныне живущего и активно действующего населения не более чем на два поколения отстоит от традиционного патриархального общества.

Массовый уровень жизни ни в России, ни в СССР никогда не был высоким, если сравнивать с уровнем жизни в западноевропейских странах. Поэтому пауперизация подавляющего большинства населения, бывшая реальностью после 1914 г. (первая мировая война), после 1941 г. (вторая мировая война), не казалась людям падением с большой высоты, но лишь привычным наступлением знакомых сверхголодных времен на фоне полуголодных. Снижение уровня жизни после 1992 г. было очередным для одного и того же поколения. Каждый раз из-за отсутствия развитой социальной структуры, самоорганизации социума, наступавшей аномии формировалась волна массовой люмпенизации. Бедное же люмпенизированное население способно в крайней ситуации к бунту, но не хорошо организованным и структурированным конфликтам. Более того, такое население в качестве защитной реакции должно уметь быстро адаптироваться к ухудшению условий.

Национальная катастрофа 1917 г. в России сопровождалась бунтом. Этот бунт был превращен в социальный конфликт благодаря деятельности нескольких организаций, главным образом социал-революционеров и большевиков. Они сумели воспользоваться массовыми организационными стереотипами, господствовавшими в российском обществе, действовавшими конфигураторами групповой организованности. Все социальные конфликты, намечавшиеся в последующие годы, беспощадно подавлялись вместе с зародышами организаций, которые могли способствовать развитию таких конфликтов или участвовать в них в качестве оппонентов политического режима.

В данном разделе рассматриваются следующие вопросы:

• что мы понимаем под агрессивной настроенностью населения;
• как такая настроенность может быть измерена;
• какое отношение агрессивная настроенность имеет к возможным массовым социальным протестам в тех или иных активных формах.

Депривированность и фрустрированность измерить несложно. Сложнее объяснить связь социальной фрустрированности и социальной напряженности теоретически. Мы исходим из того, что агрессивность и как настроение, и как действие направлена всегда на внешний по отношению к агрессору объект [1]. Далее мы предполагаем, что основная масса индивидов, агрессивно настроенных по отношению к какому-либо препятствию на пути удовлетворения своих интересов, предварительно подверглась депривации. Депривированность явилась основной причиной фрустрированности, возникшей из-за невозможности удовлетворить ту свою потребность, которая ранее оказалась в основе депривации. Фрустрированные индивиды могут быть настроены по-разному. Одни из них винят во всем себя, другие – внешние обстоятельства, третьи оказываются фаталистами и мирятся с ситуацией фрустрации. Агрессивно настроенные – те, кто не только винят в своих неудачах внешние обстоятельства, но и готовы активно воздействовать на эти обстоятельства, желая изменить их.

Логика этих рассуждений – не более чем гипотеза. На языке социолога она звучит так. Среди участников активного социального протеста доля тех, кто настроен агрессивно в указанном смысле, больше, чем среди индивидов, не принимающих участия в протесте. Проверить эту гипотезу чрезвычайно сложно и дорого.

Теперь несколько слов о том, как измерять агрессивную настроенность. Конечно, способ измерения зависит от определения такой настроенности. Мы приняли в качестве рабочего определение индивидуальной агрессивности через экстрапунитивность определенного типа в понимании Розенцвейга [4]. Розенцвейг предложил специальную методику для измерения экстрапунитивности и ее типа. Суть методики заключается в том, что с помощью специальных таблиц психолог интерпретирует ответы респондента как реакцию на высказывания героев предъявляемых респонденту рисованных сцен. Настроенность респондента в ситуации тестирования выражается числом, обладающим метрическими свойствами. Это означает, что, в конечном счете, настроенность группы респондентов может оцениваться в метрической шкале. Методика Розенцвейга была в 1972 г. адаптирована к условиям России [3]. Одновременно с адаптацией производилось измерение распределения случайно выбранных (но психически здоровых) респондентов по типам настроенности.

Розенцвейг считал, что его методика сделана специально для измерения социальной настроенности населения. Однако до сих пор психологи не пришли к единому мнению относительно того, насколько фундаментальными и не зависящими от текущей ситуации являются те свойства характера, которые проявляются через тестирование. Действительно, нет способа доказательства того, что является первичным – настроенность индивида и потому определенность его реакции или фундаментальные характеристики ситуации, вызывающие определенную настроенность респондента.

При любом исходе этого спора остается неясным, насколько существенна роль механизма “заражения”. Если согласиться с тем, что “заражаться” можно не только паникой и другими отрицательными настроениями, но также и положительными настроениями (например, спокойствием, адаптивным отношением к происходящему), то вполне состоятельна гипотеза о стремлении общественного настроения к какому-то равновесному состоянию, когда доля индивидов каждого типа настроенности будет одной и той же в разных ситуациях. Более того, переход к связи настроенности и социальной напряженности еще раз усложняет интерпретацию. Никакая методика не даст достаточных оснований для утверждения первичности настроенности и вторичности социальной напряженности. Вполне возможно и оправданно разворачивание всех рассуждений, всей логической цепочки в обратную сторону. Социальная напряженность может быть следствием намеренно, сознательно организованной конфликтной ситуации или конфликта. Напряженность может вызвать агрессию со стороны относительно небольшой группы индивидов. Далее начинает работать механизм заражения, и появится ощущение депривированности из-за новых оснований оценки и, как результат, – фрустрированность.

Можно показать, что попытки определить раз и навсегда, что причина и что следствие, не имеют смысла. Поэтому полученный нами результат, как будет видно ниже, объяснить в рамках логики "причина–следствие" не удается. Мы просто констатируем некоторое распределение населения по типам настроенности.

Можно было ожидать, что всесторонняя реструктуризация социума вызовет массовую депривацию и, как ее следствия, – социальную фрустрацию, социальную напряженность и массовую агрессивную настроенность. К началу 80-х годов СССР пришел с развитыми стереотипами групповой организованности. Но в стране не оказалось ни одной структуры, способной организовать социальное сопротивление, перевести бунт в социальный конфликт, спровоцировать социальный конфликт или возглавить его.

По меньшей мере, в одном крупном индустриальном центре – Новосибирске – многолетние наблюдения не оправдывают ожиданий отдельных политиков и многих средств массовой информации относительно грозящего нового бунта. Массовые обследования, проведенные в Новосибирске в 1994 г. [2] и 1996 г. с помощью методики Розенцвейга, показали, что агрессивная настроенность (внешнеобвинительная, экстрапунитивная реакция) находится в течение более чем двадцати лет в пределах нормы. Повышенная доля лиц с агрессивными реакциями наблюдается в среде руководителей и предпринимателей, но не среди рабочих, специалистов или даже безработных.

Мы не имели возможности измерить уровень агрессивной настроенности населения в регионах, где наблюдается обострение социальной ситуации. Обычно это регионы, в которых размещены крупные предприятия топливно-энергетического комплекса. В этих регионах (городах) возникают движения протеста и забастовки, вызванные задержками выплаты заработной платы на длительные сроки. Все акции протеста каждый раз формируются либо местными, либо всероссийскими организациями – профессиональными союзами, забастовочными комитетами, комитетами спасения и т. п. Во всех случаях массового протеста обращают на себя внимание два факта: наличие организации, заинтересованной в развитии протеста, и фундаментальное значение отрасли для экономики региона, экономики в целом и массового настроения населения.

Так, например, по ежедневной сводке МВД РФ, 3 декабря 1996 г. (вторник) по всей России было зарегистрировано участие в каких-либо акциях протеста всего немного более 200 000 участников. Вместе с семьями было вовлечено в акции протеста около 500 000 жителей по всей РФ. Подавляющая часть жителей, причастных к забастовкам (96%), связана с шахтерами. Из всей массы протестующих работников в России бастующие шахтеры составляют 82%. Работников школы и дошкольных учреждений среди бастующих было 17,5%. В Кемеровской области их оказалось 25%.

В Новосибирске и подобных ему городах и регионах опасность обострения ситуации могла бы исходить только из отраслей, доставляющих электроэнергию и тепло массовым потребителям, поскольку подавляющая часть предприятий города жила на государственные заказы оборонного характера. Именно эта угроза реализовалась осенью 1996 г. в Приморье.

В настоящее время в Новосибирске оборонных государственных заказов почти нет. Безработица есть и растет. Долги пенсионерам и работникам есть. Выраженного социального протеста нет. Агрессивной настроенности нет. Вот “портреты” максимально агрессивно настроенных жителей Новосибирска “образца” весны 1996 г., синтезированные нами по результатам обследования:

• Возраст: 50–59 лет.
• Образование: средняя школа плюс профессиональная подготовка.
• Место работы: частная фирма.
• Занятие: предприниматель.
• Считает, что для достижения успеха больше всего нужна гибкость.
• Главная ценность – независимость.
• Не видит смысла ни в помощи кому-либо, ни в поиске помощи у других, ни в участии в каких-либо коллективных действиях.
• Не участвует ни в каких неправительственных некоммерческих организациях, ни в благотворительности, считая это бесполезным.

• Образование: средняя школа плюс профессиональная подготовка.
• Семейное положение: не замужем, но живет в семье.
• Занятие: работа по найму в науке или образовании.
• Считает, что для достижения успеха больше всего нужна гибкость.
• Главные ценности – друзья и интересное свободное время.
• Участие в коллективных действиях очень важно.
• Предпочитает услуги со стороны неформальных групп.
• В своих друзьях видит своих защитников.
• Не участвует ни в каких неправительственных некоммерческих организациях, ни в благотворительности, считая это бесполезным.

рупных социальных конфликтов, в том числе и классовых, в ближайшие год-два в России следует ожидать в регионах, хозяйство которых имеет большую долю угледобывающей и энергопроизводящей отраслей при условии, если будут действовать организации, заинтересованные в развитии конфликта. Массовые протесты со стороны работников школ и дошкольных учреждений наиболее вероятны в этих же регионах.

Этот прогноз в форме приведенного в статье буквального текста был сформулирован в марте 1996 г. Как теперь очевидно, он полностью оправдался.

Распространение социального конфликта на другие отрасли и регионы, во-первых, возможно в форме иррадиации социально-психологического типа и, во-вторых, в качестве реакции на ухудшение жизненных условий из-за снижения тепло- и энергоснабжения, удорожания услуг этих отраслей. Но и в этом случае необходимо активное участие заинтересованных в конфликте организаций.

1. Бэрон, Роберт, Дебора Ричардсон. Агрессия. – Спб: Питер, 1997.
2. Бородкин Ф., Богомолова Т. Социальные конфликты: обнаружение, диагностирование, уход. Исследовательский отчет. Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН – Новосибирск, 1994.
3. Тарабрина Н. В. Экспериментально-психологическая методика изучения фрустрационных реакций. Методические указания. Ленинградский научно-исследо-вательский психоневрологический институт им. В. М. Бехтерева. – Ленинград, 1984.
4. Rozenzweig. Psychotive diagnosis. – 1944.
5. Tainter Yoseph A. The Collapse of Complex Scienties. – Cambridge University Press, 1988.

 Главная страница