Главная страница     

Рынок труда переходного периода и проблемы адаптации к нему трудоспособного населения
Т. Н. Вершинина

В данной статье описываются проблемы адаптации к рынку труда переходного периода, к реалиям которого волей-неволей должно приспосабливаться трудоспособное население, оказавшееся актором на этом рынке после десятилетий гарантированной и – более того – обязательной занятости. Тот феномен, который формируется и созревает в обществе эпохи транзиции – рынок труда – это весьма уродливый “младенец”, рожденный от не менее уродливой “матери” – переходной экономики.

Рынок труда вчера и сегодня

В социалистической экономике рынок труда существовал, но в усеченном, ограниченном виде, что являлось неотъемлемой чертой "коммунизма как реальности", описанной, например, Александром Зиновьевым в монографии-памфлете с таким же названием. Именно в ней в 1980 г. он так пытался описывать реальную модель занятости, функционирующую тогда в Советском Союзе: "Человек, никак не прикрепленный к деловым коммунам и являющийся при этом работоспособным, представляет серьезную опасность для общества по многим причинам. Он нарушает стройность рядов тружеников общества как солдат, идущий не в ногу с ротой, мешает последней идти и вызывает справедливый гнев командиров... Некоторое время тому назад в Советском Союзе появилось довольно много таких тунеядцев. Они заразили своим примером буквально тысячи молодых и даже пожилых людей. Они показали возможность жить независимо от коммун и зарабатывать на существование не хуже, чем в коммунах. И быть при этом свободным человеком... Борьба с эпидемией тунеядства началась более или менее серьезно лишь после того, как в армию тунеядцев влилось значительное число диссидентов...

Главная опасность тунеядства для общества – не уголовная, а социальная: тунеядец уходит из-под контроля первичного коллектива, который фактически является высшей властью общества над индивидом... Имеются другие формы принуждения, которые сейчас кажутся и временными, но которые имеют тенденцию стать постоянным спутником реального коммунизма. Назову главные из них: 1) принудительная посылка больших масс населения (рабочих, служащих, студентов, школьников, научных сотрудников и т. п.) в деревню, на отдаленные стройки, на овощные базы; использование армии в качестве рабочей силы; 2) огромное число заключенных... Это явление заслуживает самого серьезного внимания, ибо в нем проявляется одна страшная тенденция коммунизма, которую все стараются не замечать или тщательно маскируют, а именно – тенденция к особой форме рабства не в фигуральном, а в буквальном смысле слова" [5, с.116–117].

Прошло 13 лет со дня выхода этой книги в Швейцарии, принудительный труд был отменен, в том числе и Конституцией РФ 1993 г., солдаты стали работать только на строительстве особняков для генералов, огромное число заключенных сохранилось и даже растет, при этом их невозможно наделить никакой работой, потому что работы не хватает и по другую сторону от сторожевой вышки. Тунеядство не преследуется, потому что та же действующая Конституция Росcийской Федерации не гарантирует права на труд и даже на защиту от безработицы (см. статью 37). А. Зиновьев превратился в ярого врага "катастройки" и защитника того общества, которое принудило его выехать в эмиграцию. Уже в 1993 г. он писал: "В Советском Союзе назрел кризис. Но кризис переживали все системы... Кризис – не крах... его можно было преодолеть без всяких реформ... Западнизация, переходящая в режим колониальной демократии, существует сейчас в России.

Это не имеет ничего общего с рыночной экономикой... Когда я говорю, что Россия не превратится в страну западного типа, я вовсе не хочу встать на сторону тех, кто проповедует исключительность России. Я хочу сказать, что существует исключительность Запада... Лишь для очень немногих народов то, что называют демократией и капитализмом, дало положительные результаты" [6, с. 323 ].

Естественно, что при решении проблем в сфере занятости слепое копирование зарубежного западного опыта неприемлемо, поскольку многие элементы рыночного механизма в настоящее время функционируют в весьма деформированном виде. В условиях таких разнообразных деформаций в стране происходит переход от рынка труда социалистического типа к рынку труда корпоративно-бюрократического, "грабительского" капитализма. Авторы учебного пособия "Экономика и социология труда" считают, что при социализме (имеются, вероятно, в виду последние десятилетия) рынок труда имел трудодефицитную конъюнктуру и носил следующие черты:

– монополизм покупателя рабочей силы в лице государства;

– почти полная замкнутость локальных рынков труда из-за ограничений в прописке и дефицита жилья;

– значительный дефицит рабочей силы при предельно высоком уровне занятости населения;

– минимальный уровень безработицы, который был обусловлен лишь организационными издержками;

– отсутствие страха у занятых по найму потерять работу (правда, некоторый страх все-таки был, но он несравним по силе ощущений с сегодняшними страхами – Т. В.) [17, с. 34–35].

Трудоизбыточная конъюнктура сегодняшнего рынка труда, по мнению авторов того же учебного пособия, напротив, характеризуется следующими чертами:

– относительно низкий уровень занятости по найму определяет значительный потенциальный резерв рабочей силы;

– безработица уже не является следствием организационных издержек, избыток рабочей силы значительно превышает ее дефицит (что косвенно выражается в показателях нагрузки на одно вакантное рабочее место, иногда вакансий вообще не бывает, например, на 1.01.98 отсутствовали сведения о вакансиях в 8 районах Новосибирской области; на 1.01.98 нагрузка на одну вакансию по Новосибирской области в целом составляла 5 незанятых граждан, стоящих на учете, в сельских районах, где реальные ужасы безработицы превышают все известные фантазии Кафки и Хичкока, вместе взятых, соответствующий показатель равен 36. – Т. В.);

– традиционно у занятых есть немалая вероятность потери работы по найму [17, с. 35].

Полезна ли безработица обществу и экономике?

Если оценивать происходящие изменения, следуя достаточно, на мой взгляд, убедительной, хотя и пафосной, концепции А. Зиновьева, то в странах с переходной экономикой (особенно в странах СНГ) первым делом появились отрицательные результаты "демократии и капитализма". Безработица, имеющая застойный характер и отнюдь не приводящая к росту эффективности труда, уже заявляет о себе, а полноценный и в то же время не сверхнапряженный рынок труда, способствующий эффективному согласованию интересов разных субъектов экономики, когда ни трудящиеся, ни работодатель не оказываются в проигрыше, еще не сформировался (а при существующих тенденциях света в конце тоннеля не видно). Если в 1992 г. в Армении было 0,2% официально безработных от численности экономически активного населения, то в сентябре 1997 г. – 10,6%, в Беларуси – соответственно 0,5 и 3,1%, в Казахстане – 0,4 и 3,9%, в Кыргызстане – 0,1 и 4,5%, в Таджикистане 0,4 и 3,1%, в России – 0,8 и 2,9% [15, с. 115]. Даже и для устойчивой рыночной экономики, а тем более для переходной, характерно то, что каждый конкретный показатель официальной безработицы – это лишь надводная часть айсберга. За период с 1992 по 1996 г. средняя продолжительность безработицы среди официально зарегистрированных безработных в месяцах выросла в Азербайджане с 2,8 до 6,9%, в Белоруссии с 3,3 до 7,0%, в Кыргызстане с 2,6 до 7,2%, в России с 2,7 до 6,9%.

Даже при относительно благополучном для большинства населения развитии рынка безработица и в странах современного Запада, где, по выражению того же А. Зиновьева, "за каждой деталькой стоит история цивилизации, сотни лет", где имеются условия – природные, исторические, человеческие, которых нет в России, представляет собой исключительно опасное явление, одним из ликов которого является кратный рост числа самоубийств, преступности, психических заболеваний при повышении безработицы всего на 1% [6, с. 323].

Аспекты рынка труда, к которым должно адаптироваться трудоспособное население

Я буду оперировать единичными высказываниями респондентов, опрашиваемых мною на протяжении 1996–1998 гг. по методике полустандартизованного интервью, которое, по мнению ряда исследователей, в том числе и моему, является наиболее быстро и чутко настраивающимся на актуальные проблемы, гибким, доступным и универсальным методом из разряда неколичественных исследовательских методик (см., например, [1, с. 8–9]). Именно интервью, и лучше всего в полуформализованном виде, способно выявить те проблемы, о которых обществу еще мало что известно, т. е. интервью более открыто к новым проблемам, в то время как самозаполняемые анкеты с большим количеством закрытых вопросов не позволяют выявить новые, нетривиальные показатели или факторы изучаемого процесса (нельзя сбрасывать со счетов и высочайшую "суггестивность" подсказок в анкетах, безразличие респондентов при их заполнении, отсутствие навыков письменного изложения своего мнения и многие другие существенные минусы анкетирования, которые только усиливаются по мере накопления усталости российского общества от нерешенных проблем). Вместе с тем и интервью наряду с анкетами как метод получения новых научных знаний приводит к результатам, не свободным от "фаллибилизма", приблизительности, субъективности, ведь эмпирическая реальность допускает более или менее непротиворечивое наложение на нее разных концептуальных схем, поскольку одни и те же эмпирические аргументы могут рассматриваться как подтверждение разных теоретических конструкций [1, с. 71].

Мною по указанной методике лично опрошено более 100 респондентов (из них 10% в сельской местности), а также 20 работодателей по методике экспертного опроса в форме интервью, и полученные материалы я трактую как способ получения информации о тех новых проблемах, которые возникли в процессе адаптации субъектов к новым отношениям на рынке труда. Опрос будет продолжен еще по крайней мере в течение следующего года. Полученные пока тексты я рассматриваю как в чистом виде неколичественный материал.

Естественно, что в исследованиях, проводящихся методом полу- или неструктурированного интервью, обеспечение репрезентативности выборки в общепринятом смысле этого слова немыслимо по ряду причин, и не только финансовых. Теория выборки применима к исследованиям, в которых индивид является учетной статистической единицей, характеризующейся стандартным набором признаков. К какому стандартному набору признаков можно отнести, например, такие явления (которые, кстати, можно обнаружить только при работе в режиме интервью), как вид обучения безработного "в погашение долга": "Моей подруге N задолжала крупную сумму, но не могла отдать. Вместо этого она обучила бесплатно нас двоих методике преподавания английского дошкольникам" (женщина, высшее образование, 44 года), или такой вид найма или самозанятости (не поддается классификации!), о котором рассказал 40-летний респондент, 2 высших образования (условное обозначение – респондент № 1): "Меня никто не обеспечивает работой с 1991 г., да и зачем это мне, молодому и здоровому? Биржа труда – для слабых. Я работодатель сам себе. Мне в 1991 г. дали печать гос. организации, которую я спас, но остался работать на этом предприятии я один и за директора и за бухгалтера. Налоги плачу минимальные. Сначала мы шили, потом занимались коммерцией. И то и другое сейчас невыгодно. Родина отбила охоту у людей к честному труду. Самое главное сейчас – это скрыть налоги. Помогаю другим предприятиям в этом, консультирую по взаимозачетам. Работы всегда море. Доходы не всегда есть, но бывают огромные".

По мнению активного сторонника метода свободного интервью С. А. Белановского, "при проведении свободных интервью отсутствует заранее заданное типологическое пространство, которое делает возможным количественное сопоставление характеристик опрашиваемых индивидов по образующим это пространство аналитическим осям. Создание системы типологических осей является целью, а не исходным пунктом исследований, основанных на использовании качественных методов" [1, с. 108–109]. Тем не менее, автор старался вовлечь в число интервьюируемых людей с различными демографическими и социально-статусными характеристиками, чтобы избежать опасности опрашивать только себе подобных (в начале работы по интервьюированию такая опасность практически неизбежна, так как исследователю, создающему и апробирующему анкету, проще находить общий язык с людьми своего возраста и круга).

Итак, первый феномен рынка труда, к которому должно адаптироваться трудоспособное население, – это само по себе наличие безработицы. Время поколебало достаточно абстрактное и отдающее эйфорией либерализма мнение, что безработица – это плата за эффективный труд и в то же время фактор повышения эффективности труда: "Если в преддверии экономических реформ, по данным ВЦИОМ, 27% респондентов придерживались мнения, что безработица даже полезна и необходима, то к 1997 г. их число уменьшилось до 19%, а доля граждан, считающих безработицу недопустимой, возросла за тот же период с 39 до 52% [16, с. 115]. Вот некоторые ответы на вопрос интервью: "Можете ли Вы описать Ваши переживания, ощущения, самочувствие за период Вашей безработицы?":

А вот комментарий респондентов к мнению "Страх потерять работу заставляет человека работать лучше": Известный борец и с коммунистической, и с либеральной идеологией русский консервативный философ-эмигрант И. Ильин писал: "Человек, не имеющий общественной возможности кормить свою семью честным трудом, есть трагическое явление безработного. У кого отнят смысл труда, тот перестает быть гражданином. Народ, находящийся в таком состоянии, не способен к государственному самоуправлению, к корпоративному строю, к демократии." (Цит. по кн. [8, с. 155]).

Следующая особенность рынка труда переходного периода, вытекающая из наличия безработицы – это диктат работодателя, который ряд исследователей называют "монопсоническим" (от слова "монопсо-ния", обозначающее наличие одного покупателя и многих продавцов – положение, из которого покупатель извлекает массу выгод для себя [3, с. 421]. Именно такого рода диктат заставляет работодателя играть первую скрипку при найме, отбирать одного кандидата из множества претендентов, руководствуясь непонятной для носителей рабочей силы логикой:

Причудливое сочетание жесткой, часто жестокой конкуренции при подборе персонала и корпоративно-личных, полуфеодальных связей также является неотъемлемой чертой рынка труда в эпоху трансформации, при этом зачастую проявляет себя тенденция усиления корпоративно-личных связей при росте напряженности рынка труда. Люди, находящиеся в каналах рынка труда, как правило, прошли более или менее близкое знакомство с новыми субъектами, обслуживающими этот рынок труда, – с рекрутерскими фирмами и госслужбой занятости: Сами госслужбы занятости переживают в настоящий момент не лучшие времена. Если руководствоваться сугубо официальной статистикой, то можно сделать вывод (а некоторые его и делают), что Россия на протяжении последних 2 лет переживает период экономического подъема, позволившего уменьшить численность регистрируемых безработных до уровня 1995 г. и даже еще ниже. Так, если 1.01.96 г. по РФ в целом он был равен 3,2%, то 1.11.97 г. – 2,8%. По особо трудоизбыточным районам, каким является, например, Ивановская область или Республика Ингушетия, падение было в 2–3 раза) (см. [16, с. 122]). Уровень официальной безработицы в Новосибирске составил около 1,3% от работоспособного населения. Этот показатель лучше только в Москве [13, с. 4]. А между тем основные приводимые в интервью тревожные факты отражают положение дел именно в Новосибирске. Как резюмируют рассмотрение "благополучных цифр" Т. Четвернина и Л. Лакунина, "к сожалению, чуда не произошло и снижение уровня регистрируемой безработицы явилось не результатом каких-либо эффективных и продуманных шагов властей, а прямым следствием растущего дефицита фондов занятости и сокращения по этой причине возможностей служб занятости оказывать помощь безработным" [16, с. 122]. Ввиду слабости и несостоятельности государственной поддержки безработных функцию социальной защиты не безработных, а от безработицы берут на себя сами предприятия, отсюда феномен избыточной занятости. Как бы его ни ругали, само по себе это явление лучше, чем беспросветные страдания безработных.

Корпоративно-личные связи "просочились" и в такую, казалось бы, чисто капиталистическую структуру рынка труда, как частные фирмы по найму (рекрутерские агентства); они также испытывают на себе напряженность рынка труда: клиентов-работодателей (которые оплачивают все услуги) становится все меньше. Теперь рекрутеры стали брать деньги с клиентов-аппликантов (ищущих работу) в нарушение подписанных самими же рекрутерскими фирмами соглашений и этических кодексов: "С меня в агентстве Х хотели взять деньги за тестирование, а без него они работу не предложат. Они не берут деньги только с официальных безработных и со студентов-дневников. Я ушел ни с чем, у меня денег не было". (Мужчина 23 года, безработный с высшим университетским образованием). "Я понял, что важно иметь знакомство в рекрутерской фирме или уметь дать взятку. В агентстве Y засели хитрецы. Они не ставят всех в равное положение. Правда, 2 года назад они нашли мне работу. Начальник сказал, что заплатил за меня миллион. Но мне он не платил зарплаты и я от него уволился. Вот агентство Z – другое дело. Они редко предлагают работу, но хорошую". (Респондент № 4).

С рекрутерскими фирмами связан еще один парадокс рынков труда: как правило, к таким фирмам обращаются иностранные компании, которые заинтересованы в активном продвижении своих товаров на сибирский рынок. И хотя они дают работу очень немногим из числа страждущих, они усложняют положение на рынке отечественных товаров и способствуют безработице среди местных, традиционных товаропроизводителей. Речь идет именно о немногих нашедших работу. В год, по сведениям, сообщаемым самими же рекрутерами, мощное кадровое агентство трудоустраивает 20–30 аппликантов. К примеру, в Новосибирске всего за год по этому каналу открытого капиталистического рынка труда устраивается в среднем не более 200 чел. Масштабы деятельности госслужбы занятости во много раз шире. В течение всего 1997 г. в Новосибирской области в госцентрах занятости признано безработными и поставлено на учет в качестве таковых 37426 граждан, снято с учета 43732 (то есть на 17% больше, чем поставлено, трудоустроено 17827 (в том числе и без помощи службы занятости) – 48% от числа поставленных на учет.

Самая значительная выгода, к которой приводит работодателя его монопсоническое положение на рынке труда, – это возможность опускать цену рабочей силы ниже прожиточного минимума (если это постоянно делает государство, то частнику “сам бог велел”). В итоге молодые работают крайне интенсивно, как правило, на одной прилично (по сложившимся меркам), но несоразмерно ее интенсивности, оплачиваемой работе, в то время как многие немолодые респонденты, чтобы обеспечить семье прожиточный минимум, работают на 2–4 низкооплачиваемых работах (на них легче устроиться, возрастной ценз тут слабее проявляет себя). Высокий спрос на такие рабочие места снижает расценки за эти работы, что заставляет человека крутиться еще больше. Ясно, что отдача на каждом из рабочих мест все снижается. Кроме того, как отмечает большинство из опрошенных мною, хотя бы 1–2 раза в день, а некоторые постоянно, даже в выходные, чувствуют себя “машинами по зарабатыванию денег”, которая в любой момент может износиться (“1 книга в год, 1 мексиканская серия в неделю, 3 огорода в разных местах – разве раньше мы жили так напряженно?!” – респондент № 3). Последствия для здоровья отмечают все, даже совсем молодые.

Следующая, но не последняя по важности и по существу особенность рынка труда – это наличие конкуренции рабочей силы, что зачастую сопряжено с конкурсами на вакантное рабочее место. Конкурсность и конкурентность – непривычные понятия как для традиционно-социалистического, так и для дореволюционно-православного менталитета россиян. Относительно последнего необходимо отметить, что согласно догматам православной веры (а без веры, видимо, невозможно нравственное, а затем и экономическое возрождение России), конкурсы – это проявление тщеславия, человекоугодия, гордыни – гибельных страстей, разъединяющих природу человека, в то время как смирение собирает и восстанавливает ее (см.: Т. Ляднова. Добродетель смирения и страсть тщеславия// Воскресная школа (газета), 1998, март, № 11). К этой стороне рынка труда люди адаптируются крайне неохотно (разновидность вынужденной, принудительной адаптации, согласно классификации Л. В. Корель [11, с. 56]).

Балерина с мировым именем Галина Уланова неоднократно говорила, что она не выдержала бы ни одного конкурса, как "человек прошлого века". Более спокойно, как на неизбежную, но неприятную необходимость, смотрят на конкурсы при приеме на работу опрошенные мною совсем молодые и неопытные работники финансового рынка. Не исключено, что адаптация к этой стороне рынка у них проходит по типу мимикрической. "В 1993–1994 г. я, только поступив в Университет, понял, что по моей специальности у меня будет много конкурентов и они будут всегда дышать мне в спину ...Можно так отказать, что все равно потом будет обидно. Собеседование, тестирование и испытательный срок – более приемлемые вещи." (Мужчина, 22 года, выпускник экономфака НГУ, сотрудник международной аудиторской компании, респондент № 5). Имеются более яркие примеры мимикрической адаптации как разновидности вынужденной адаптации: некоторые работодатели отмечают, что люди, обладающие опытом трудоустройства по конкурсу, знают, как заполнять тесты (один из этапов конкурсного приема), и отвечают заведомо неискренно.

Проблемы взаимоотношений работодателя и наемного работника

Выигрыш от своего монопсонического положения работодатель получает денежно-меркантильный, но не экономический (по большому счету), иначе не была бы в проигрыше вся экономика. Ведь на самом деле cуществует острая нехватка эффективно работающего персонала, по-настоящему преданного фирме, мотивированного корпоративной этикой, используемой не для манипуляции работником, а для общего блага.

Многие работодатели откровенно говорят о кадровом кризисе. Он усугубляется еще и тем, что оборот персонала, несмотря на высокую напряженность рынков труда, также достаточно высокий (такое сочетание присуще многим рыночным экономикам, особенно американской). "В нашей фирме секретарши не держатся. Я работаю полгода и чувствую, что подзадержалась". (Женщина, 24 года, образование незаконченное высшее, после окончания вуза собирается уволиться).

Высокую степень привязанности к фирме не продемонстрировал ни один респондент, даже из числа тех, кто более других адаптирован к новым реалиям на рынке труда. "Я ценю высокие заработки, которые дает эта фирма, и то, что в основном такие же молодые ребята, как я. Но не будет особой трагедией, если я уйду из этой фирмы на что-нибудь повыше – или по зарплате, или по должности". (Респондент № 4).

Приступив к трудовому процессу, человек хотя бы на время переходит из категории участников рынка труда в категорию работников, хотя весьма распространена так называемая расширительная точка зрения, что все работающие также являются участниками рынка труда. Такой ревнитель чистоты категории "рынок труда", как А. Котляр, в порядке компромисса с этой расширительной трактовкой относит к участникам рынка труда только тех работников, которые не удовлетворены своим рабочим местом [12, с. 35]. Вместе с тем он настойчиво полемизирует с теми, кто считает, что отношения купли-продажи труда непрерывны от найма работников до их увольнения: "Что касается тезиса о непрерывном характере отношений купли-продажи на рынке труда, то он не выдерживает критики прежде всего с юридической точки зрения... если бы отношения купли-продажи продолжались непрерывно вплоть до увольнения, было бы невозможно зафиксировать дату заключения трудового договора (контракта), которая обязательна для любого документа и без которой нельзя исчислить трудовой стаж" [12].

Данные проведенного мною интервьюирования в основном подтверждают тезис о том, что отношения купли-продажи на рынке труда продолжаются и после найма: существует внутрифирменный рынок труда и человек ждет перехода в более высокую страту (сроки перехода не принято оговаривать: современный работодатель вообще предпочитает не брать на себя никаких обязательств), во-вторых (и это самое главное, о чем люди откровенно говорят в процессе интервьюирования): в большинстве случаев в частных фирмах, а изредка и в государственных, никакой трудовой контракт (кроме разве что устного) не заключается, трудовой стаж работнику не начисляется, зарплата идет из "черного нала", в лучшем случае работнику при увольнении "задним числом" проставят запись в трудовой книжке (правда, многие работодатели стали избегать и этого действия).

В интервью был задан вопрос: "Как бы Вы охарактеризовали взаимоотношения работодателя и наемного работника?" (для многоопытных респондентов было предложено сравнить руководителей частных и государственных предприятий). Вот ответы:

Многие респонденты отдают себе отчет в том, что на рынке труда солирует наниматель, но не могут с этим смириться. Особенно те, кто достаточно высоко себя ценит. К этой категории чаще всего принадлежат профессионалы своего дела с опытом работы в возрасте 28–34 лет (когда еще нет и уже нет дискриминации по возрасту: практически все респонденты, даже молодые, отмечают скрытую дискриминацию людей старше 40, а то и 35 лет). "Частные работодатели еще не понимают правильно рынок труда, – говорит 32–летний руководитель отдела компьютерной верстки одного издательского дома. – Гигиенические нормы на рабочем месте абсолютно не соблюдаются. Мы работаем в подвале. Ничего не можем добиться. В профсоюзе не состоим. А ведь на самом деле работодатель – это я. Я даю ему работу, потому что компьютерной графикой владею я, а не он. А он мне может дать только деньги, потому что ничего не умеет. Если он не дает деньги, то я добиваюсь от него бартера (в данном случае это мебель – Т. В.). Все равно он мне должен 1,5 тыс. долларов. С государственным работодателем ты доказываешь свои профессиональные качества. А с частным постоянно стоишь в боксерской стойке."

Краткие выводы

Если подвести итоги сказанному, исходя из основного вопроса, рассматриваемого в данной статье: к каким новым реалиям на рынке труда должны адаптироваться субъекты этого рынка, то следует отметить, что прежде всего – к отсутствию гарантий занятости и защиты от безработицы, высокой и все повышающейся напряженности рынков труда и вытекающему отсюда монопсоническому диктату конкретного работодателя, а в какой-то степени и государства.

Отношения на современном рынке труда можно описать как "выборы без выбора". Именно в этом состоянии находятся ищущие работу, а работодатели имеют огромный выбор, правда, чисто теоретически, так как совместимость претендента с рабочим местом, да и с самим руководителем непрогнозируема. Если развитие товарно-вещественного рынка сделало наш выбор как потребителя разнообразнее, то развитие рынка труда, напротив, сделало выбор рабочих мест крайне ограниченным, особенно в некоторых регионах, а кое-где и нулевым. Тем самым кризис на рынке труда и системный кризис общества находятся в отношениях замкнутого круга: люди не могут самовыразиться в труде, что снижает их возможности выйти из экзистенциального кризиса. Субъекты должны адаптироваться к причудли-
вому сочетанию чисто рыночных (зачастую уродливых) и феодальных и полуфеодальных отношений. Социальный институт, артикулирующий и защищающий интересы "бесправных наемников" на рынке труда (термин И. А. Ильина в работе [7]), еще не сформировался. Правовая форма сознания, которая опредмечивается в процессе адаптации трудящихся к рыночным условиям, крайне неразвита даже в высокообразованных слоях экономически активного населения, можно даже сказать, подавлена. Возможно, этому способствует глобальное и все расширяющееся неверие населения в институты права, отсутствие навыков цивилизованного отстаивания своих интересов.

Если добавить к этому то, что замечено другими исследователями и/или то, что косвенно выявилось в процессе интервьюирования в качестве аспектов рынка труда, к которым население должно адаптироваться, то следует в буквальном смысле пунктирно обозначить такие явления и процессы, как:

– возросшая динамика изменений структуры рабочих мест;

– изменение профессиональных требований к работнику;

– резкие различия в оплате, появление новых критериев дифференциации оплаты труда, стихийность, неоправданность различий;

– непонимание субъектами того, что является нормальными отношениями на рынке труда, прав и обязанностей сторон, сильные различия у сторон в трактовке своих и чужих прав и обязанностей;

– новые механизмы регуляции отношений на рынке труда;

– новое соотношение свободного и вынужденного поведения.

Кроме того, необходимо отметить, что правосознание как работодателя, так и наемного работника крайне неразвито – за редкими исключениями. К тому же напряженность рынков труда, диктат работодателя являются факторами, подавляющими развитие правовой формы сознания. Авторы проекта реформы трудовых отношений в РФ указывают, что при разработке и принятии нового трудового законодательства его необходимо сравнивать не столько с действующим и уже морально устаревшим, сколько с реальной ситуацией. "Это важно с политической точки зрения, поскольку если формально положение работника и ухудшится, то на деле произойдет усиление его правовых и социальных гарантий" [14, с. 79]. Как на самом деле будет воплощаться в жизнь такая парадоксальная задача, трудно предвидеть.

Если попытаться оценить подмеченные явления, используя различные классификации адаптаций, разработанные Л. В. Корель в работе [10], то по признаку степени императивности преобладают принудительные, а не добровольные адаптации. Основание для такой трактовки: среда значительно сильнее адаптанта – наемного работника – и жестко диктует ему свои условия. Внутри совокупности явлений "принудительные адаптации" преобладают депривационные адаптации, для которых характерна стратегия самоограничений. Не говоря о лицах с низкими трудовыми доходами, депривационную адаптацию "проходят" и люди с высокими заработками, так как резкому ограничению в этом случае подвергается их свободное время. Что касается такой оси дифференциации, как структурность, то замечено наличие (но пока не доминирование) катастрофической адаптации среди работающих, особенно в определенных, относительно новых для нашей экономики сферах (например, в коммерческих, как правило, криминальных структурах) или при чрезмерных нагрузках. По словам Л. В. Корель, "катастрофические адаптации имеют место тогда, когда адаптивная нагрузка в единицу времени чрезмерна и адаптант не в состоянии либо столь быстро трансформироваться, либо трансформироваться в таких масштабах в принципе. Нередко бывает так, что адаптивные резервы незначительны или уже истощены в ходе предыдущих адаптаций и адаптанту "нечем" ответить на "вызов среды". На уровне индивида катастрофические адаптации завершаются социальной деградацией, пауперизмом, аутизмом, алкоголизмом и распадом личности" [10, с. 29]. Если же говорить о безработных, то катастрофические адаптации среди них встречаются чаще, чем среди работающих. Сама по себе массовость, пусть и без ярко выраженного доминирования, катастрофической формы адаптации не может не вызывать тревогу.

Возможно, что мы имеем дело с ситуацией, когда вмешательство рыночных стихий в социально-трудовые отношения изуродовало их так, что позволяет говорить о катастрофическом характере адаптации к этим отношениям, так как пока мы наблюдаем необратимые изменения в структуре большинства адаптирующихся субъектов. Ведь уже замечено (О. Э. Бессоновой, например, правда, прежде всего по отношению к рынку жилья [2, с. 21]), что на определенных этапах развития экономики (чаще всего это экстремальные ситуации: война, ускоренные темпы реформ, кризисы всякого рода) рыночные механизмы дают крайне негативные для общества явления.

Развитие рыночных механизмов в социально-трудовых отношениях очевидно, так же как очевидна и высокая подвижность рынка труда. Однако, по мнению Р. Капелюшникова, если выбирать модель по метафорической, а не научной типологии рынков, то современный российский рынок труда отвечает модели "волчка", "когда при весьма энергичном "беге на месте" рынок труда не продвигается вперед к новой, более эффективной структуре занятости, а если и продвигается, то крайне медленно" [9, с. 114]. При этом речь должна идти не только и не столько об экономической, сколько о социальной эффективности существующего рынка труда, который при сохранении описанных тенденций может привести к "латентно-протестной адаптации" (по терминологии Т. И. Заславской в работе [4] или к латентным, а то и к открытым формам гражданской войны: между бесправными наемными работниками и частным работодателем, между безработными и государством.

Литература

 1. Белановский С. А. Методика и техника фокусированного интервью. – М.: Наука, 1993.

 2. Бессонова О. Э. Жилье: рынок и раздача. – Новосибирск: ИЭиОПП, 1993.

 3. Бизнес. Оксфордский толковый словарь. – М.: Прогресс–Академия, 1995.

 4. Заславская Т. И. Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри. – М.: ВЦИОМ, 1997.

 5. Зиновьев А. Коммунизм как реальность. – М.: Центрполиграф, 1994.

 6. Зиновьев А. Советская социальная система// А.И. Кравченко. Социология. Хрестоматия. – М.: Академия, 1997.

 7. Ильин И. А. Соч. в 2-х томах. – М.: Медиум, 1994, т. 2.

 8. Казначеева Н. Адаптация работников к рыночным отношениям в сфере труда// Человек в российском экономическом пространстве. – Новосибирск: НГАЭиУ, 1997.

 9. Капелюшников Р. Движение рабочей силы и рабочих мест в российской промышленности// Вопросы экономики, 1998, № 2.

10. Корель Л. В. Классификация адаптаций. Словарь основных понятий. (Препринт). – Новосибирск: ИЭиОПП, 1996.

11. Корель Л. В. Социология адаптаций. Этюды апологии. – Новосибирск: ИЭиОПП, 1997.

12. Котляр А. О понятии рынка труда// Вопросы экономики, 1998, № 1.

13. Кулешов В. Экономика Сибири: состояние и перспективы// ЭКО, 1998. № 3.

14. Основные направления реформы трудовых отношений в Российской Федерации (проект)// Вопросы экономики, 1998, № 2.

15. Рынок труда в странах Содружества Независимых Государств. – М.: Международный статистический комитет СНГ, 1998.

16. Четвернина Т., Лакунина Л. Напряженность на российском рынке труда и механизмы ее преодоления// Вопросы экономики, 1998, № 1.

17. Экономика и социология труда. Учебное пособие. Изд. 2-е. – Новосибирск, 1997.

 Главная страница