В данном
разделе в центре внимания находится период начала, распространения и затухания
эмпирической исследовательской (научной и прикладной) активности в области
использования показателей времени в 20–30-е гг. прошлого века. В имеющейся
литературе уже предпринимались попытки дать обзор работ этого периода [30, 31,
79, 81, 82 и др.]. Мы попытаемся,
во-первых, привести, возможно, полный перечень, обследований, опираясь на
имеющиеся и доступные публикации. В [31] приводятся сведения лишь о 7 обследованиях,
у нас в таблице (с. 68–73) представлены 67 обследований, о которых есть
сведения или упоминание. Во-вторых, обратить внимание на организационно-методические
аспекты этих обследований. В-третьих, показать проблемную сторону обследований,
их основные содержательные результаты, как они представлялись организаторами
или заказчиками обследований. Эти аспекты оставались в тени, но имеют очень
важное приоритетное значение.
Мы не ставим задачи подробного представления результатов обследований в цифровом виде, как это отчасти сделал И. Зузанек в своей монографии [35]. Возможно, мы еще вернемся к этой задаче и попытаемся ее решить подготовкой специального издания, с кратким описанием целевой, организационно-методической сторон обследований и с их результирующими данными и выводами. Или это попытается сделать кто-нибудь из других исследователей.
Исследовательская и прикладная практика изучения использования времени имела несколько предпосылок одной природы, являясь в конечном счете порождением революции.
Во-первых, это освобождение человека от социального неравенства, ущемленности низов, проявление человеческой сути, которая состоит в саморазвитии, самопроявлении и в отношениях с другими людьми, «человеками», прежде всего в труде, во взаимодействии и творчестве в нем.
Во-вторых, трудовая сфера требовала иного отношения к времени как главному ресурсу деятельности, отношения, проявляющегося в эффективности трудовой деятельности. В лучшем использовании рабочего времени были заинтересованы не только отдельные индивиды, но и общности (этих индивидов) разного вида. Принцип «я работаю не только на себя, но и на таких же как я» – все больше становился одним из главных принципов жизнедеятельности.
В-третьих, ощущение решаемости любых задач, безграничных, кажется, возможностей человека. В том числе и в овладении временем, в превращении его из некоей враждебной силы в союзника, увеличивающего собственные возможности. Причем не в своей скорлупе, а в активных отношениях, взаимодействиях с другими людьми в самых разных занятиях, видах деятельности, социальных группах и организациях.
В-четвертых, быстро расширяющиеся области и число обследований использования времени были и следствием практики самоучета времени, проявлением социальной активности разных групп населения [84, с. 33]. Такой активности во многом способствовало создание лиги «Время» в середине 1923 г., ее ячеек во многих городах и организациях, издание журнала «Время».
В-пятых, в России имелась статистическая школа очень высокого уровня, представители которой приняли активное участие в подготовке и проведении многих обследований бюджетов времени в 1920-е гг.
Наконец, это исследовательски-практическое
направление было и проявлением стремления к самопознанию, стремления находить
позитивные изменения, укреплявшие уверенность в направлении преобразований, или
негативные, требующие внесения необходимых поправок в деятельность тех или иных
организаций.
Анализ публикаций дает возможность выделить основные проблемы, с изучением и решением которых были связаны проводившиеся в 1920–1930-е гг. обследования бюджетов времени, трудовой, учебной, досуговой деятельности, домашнего труда и отдыха. Назовем их:
– достижение лучшей организованности и результативности воспитательной работы с детьми и молодежью;
– организация учебного процесса и внеучебной деятельности в техникумах и вузах при подготовке квалифицированных кадров;
– улучшение условий для самообразования, повышения общей и политической культуры;
– повышение эффективности работы специалистов промышленности, образования, науки, управления;
– сверхнагрузка руководящих работников, партийных, профсоюзных, комсомольских работников и активистов, негативно сказывающаяся на выполнении их функций и на их здоровье;
– перегруженность общественной работой школьников, студентов, активистов;
– достижение более отвечающего основным задачам страны сочетания производственного труда, учебы, самообразования, разных видов общественной работы, освоения культурных ценностей и восстановительно-оздоровительных занятий;
– фиксирование изменений в использовании времени, в повседневной деятельности, возвышении этой деятельности под влиянием различных перемен в условиях жизни, выявление новых проблем, возникших в связи с этими изменениями.
К
сожалению, нам не удалось найти какие-либо новые данные о самых первых
обследованиях использования времени, проведенных одно – по программе и под
руководством П.А. Сорокина [48], другое – «группой московских социологов» в
1921 г. [39]. Общеизвестным остается факт обследования бюджетов време-
ни, проведенного под руководством С.Г. Струмилина в декабре 1922 г. в
семьях рабочих одновременно с обследованием доходов и расходов. Как выдающийся
статистик, С.Г. Струмилин «выжал» из полученного, по теперешним меркам очень
небольшого материала максимум возможного. Проведя в следующем году еще с
меньшим охватом обследование семей крестьян и оперативно опубликовав результаты
обработки и анализа, С.Г. Струмилин открыл новую страницу в статистике, в
социологической науке. Мировой – подчеркнем это. Даже американские участники
международного сравнительного исследования бюджетов времени городского
населения (середина 1960-х гг.) не смогли назвать какие-либо более ранние
работы такого рода. Хотя считается, что американская социология, особенно в
своей эмпирической части, была на передовой позиции в начале прошлого века.
С.Г. Струмилин
предпринял не только обследование использования времени, но и сделал это в
сочетании с изучением бюджета доходов и расходов и вещной обстановки рабочей
семьи. И хотя прямого совместного анализа этих трех сторон не
проводилось, сам факт такой попытки трудно переоценить и в методологическом, и
в методическом, и в информационно-социо-
логическом, и в пионерном отношении. В принципе для полной социологичности этой
попытки не хватало только изучения ценностных ориентаций, предпочтений семьи и
отдельных ее членов. В дальнейшем предпринималось еще несколько попыток
сочетания обследований бюджетов времени с получением доходно-расходных бюджетов
семьи (педагогические работники, научные работники, семьи рабочих и колхозников
и ряд других), а также с изучением утомляемости [85] и состояния здоровья [86].
Предложенная С.Г. Струмилиным структура бюджета времени, включавшая до 90 затрат времени и до шести уровней их агрегирования, направления анализа, показатели, используемые при обработке данных, – все это формировало совершенно новую область социологических, статистических исследований. Предложенная С.Г. Струмилиным в 1920-е гг. структура бюджета времени была взята за основу при проведении в 1930-е гг. крупнейших обследований бюджетов времени в семьях рабочих, колхозников, ведущих учет доходов и расходов.
Обратим внимание на то, что во многих публикациях по результатам обследований бюджетов времени в середине 1920-х гг. имеются ссылки на статьи и брошюры С.Г. Струмилина [87–90], попытки сопоставления полученных авторами данных с данными, приводимыми в его работах. Это свидетельствует о большом влиянии публикаций С.Г. Струмилина на развертывание такой исследовательской практики, на методику проводимых исследований, на их сравнительно-динамический характер.
Конечно,
С.Г. Струмилин занимал в 1920–1930-е гг. исключительно подходящую для
такого рода работ позицию. В 1919–
1923 гг. он – заведующий отделом статистики Народного комиссариата труда и
Всероссийского центрального совета профессиональных союзов; в 1921–1930 гг. –
член президиума Госплана СССР, председатель секции учета и распределения, зам
председателя Госплана; в 1931–1937 гг. – заместитель начальника Центрального
планового бюро Госплана СССР; в 1932–1937 гг. – заместитель начальника
Центрального управления народно-хозяй-
ственного учета (ЦУНХУ) Госплана СССР [91]. И надо признать, что он с
максимально возможной пользой употребил свой статус для развития новой области
исследовательской и статистической практики.
С.Г.
Струмилин открыл список публикаций по изучению использования времени, будучи
главным руководителем первого описанного обследования бюджетов времени. Он же,
по всей
вероятности, был непосредственно причастен к последнему в 1930-е гг.
обследованию 1936 г.
Но С. Г. Струмилин сыграл роль пионера-локомотива еще раз, когда в 1957 г. вышел сборник работ, включавший все основные его ранние публикации по вопросам изучения использования времени [29]. Собственно, с выходом этого сборника начался новый этап исследований повседневной деятельности, использования времени разными группами населения.
С.Г. Струмилин – это начало истории эмпирических, прикладных статистических, экономических, социологических исследований времени, прежде всего исследований использования времени разными группами населения при разных социально-экономических условиях. Им в реальной ситуации, на реальных данных предложены и реализованы основные экономические и социологические, методологические и методические подходы к изучению использования времени, к социальному времени как таковому. С.Г. Струмилин, без всякого сомнения, может быть назван выдающимся социологом XX века.
Далеко не во всех публикациях методика, инструментарий, организация обследований использования времени описаны достаточно четко. Поэтому мы не могли в таблице (с. 68–73) точно заполнить все клетки, относящиеся к методической стороне ряда обследований. Самое подробное описание методической и организационной сторон обследования бюджетов времени как сугубо прикладного, так и более научно ориентированного характера дано в статьях М.С. Бернштейна [92].
Заказчиками и исполнителями обследований были самые различные организации: центральные и местные органы статистического учета, профсоюзные (наиболее часто), партийные и комсомольские органы разного уровня, другие общественные организации, руководство вузов, отделы народного образования, научно-исследовательские учреждения и лаборатории.
Обследуемые респонденты. Обследуемыми были отдельные люди и семьи, которые в итоге, как правило, представлялись не как семьи, т.е. совокупным временем, а лишь временем отдельных ее взрослых членов и учащихся. В довольно редких случаях социальный признак семьи, определяемый по социальному статусу главы семьи, использовался при представлении и анализе эмпирических данных по отдельным видам членов семьи. Но семья как главный объект исследования и субъект поведения была очень важной характеристикой первых обследований бюджетов времени, проведенных под руководством С.Г. Струмилина.
Организация. Непосредственно организацией и проведением обследований занимались сотрудники организаций-заказчиков и (или) исполнителей и тех организаций, сотрудники которых являлись респондентами. При организации и проведении обследований студентов неоднократно использовался метод А.А. Кауфмана [42] по привлечению самих студентов, как правило, слушателей практикума, или специально проинструктированных студентов, для работы в качестве интервьюеров, инструкторов.
В обследованиях школьников, студентов, педагогов, активистов комсомола соблюдался принцип анонимности, которому отводилась важная роль в создании позитивного отношения респондентов к обследованию и в получении наиболее правдивых данных об использовании времени. Что касается отбора семей и респондентов, то об этом в общей форме говорится лишь в нескольких публикациях по материалам обследований учащихся.
Основной инструментарий и методика получения данных. Использовались два основных вида инструментария и метода получения бюджета времени от респондентов.
Первый мы называем «струмилинским»,
поскольку он использовался в самых первых обследованиях бюджетов времени
в семьях рабочих и крестьян, проведенных под руководством
С.Г. Струмилина. Но мы не располагаем
прямыми доказательствами того, что он был предложен непосредственно С.Г.
Струмилиным, а не был заимствован у кого-то или предложен кем-то другим.
Отсутствует и подробное его описание.
Методика опроса состояла, судя по нескольким замечаниям в публикациях, в том, что респонденту предлагалось ответить, сколько «обычно» он(а) тратит времени в день (сутки) на называемые интервьюером виды деятельности (занятия). Причем отдельно такая процедура проводилась в отношении рабочих и выходных дней. А в обследовании крестьян (1923 г.) добавились еще сезоны (зима и лето) и перечень важных, но не обязательно ежедневных занятий, по которым следовало назвать количество дней в месяц (год), когда эти занятия совершались и время, затраченное на одно занятие. Видимо, интервьюер по ходу опроса или после заполнения анкеты каким-то образом контролировал ответы, придерживаясь требования: сумма затрат должна быть равна 24 часам или быть близкой к этой величине.
Эта методика использовалась во всех обследованиях, которые проводились органами статистики в 1920-х – начале 1930-х гг., а также в московском и ленинградском обследованиях. А в обследованиях семей колхозников и рабочих в 1934 и 1936 гг. – предположительно, так как, по нашему мнению, методика опроса об «обычном» дне при большой подробности бюджета практически неприменима.
Второй способ состоял в использовании хронокарт нескольких видов, заполнявшихся самими респондентами или, реже, с их слов интервьюером. При этом хронокарта, как правило, содержала перечень затрат времени (занятий). Но здесь были варианты. Уже в первом номере журнала «Время» были приведены основные формы для учета затрат времени [93], которые использовались в разной степени в обследованиях 1920–1930-х гг. и которые с небольшими изменениями используются и сегодня.
Наиболее
распространенной была хронокарта с сеткой: слева и по горизонтали – виды
деятельности, занятия, справа и по вертикали – часы суток, как правило, с 12
ночи до 12 ночи. Отметки о затратах времени делались графически, т.е.
зачеркивалась вся, половина или даже четверть клетки, что соответствовало часу,
получасу или четверти часа. Собственно, таким образом устанавливалась и
точность фиксирования затрат времени. Иногда респондента просили свести
суточные хронокарты в недельную, используя уже не графическое, а числовое
выражение продолжительности видов деятельности. Предлагались и другие
модификации хронокарты. Например, хронокарта с точностью до четверти часа на 24 часа (сверху) и на 15 дней (слева) на
листке 15 на 20 см с использованием сокращенных обозначений 23 видов
занятий. Ее автор считал, что на заполнение такой хронокарты достаточно 5 минут
в день [94].
Хронологическая запись респондентом занятий в течение суток применялась в обследовании председателей правлений клубов, при подготовке которого непосредственное участие принимали несколько профессиональных статистиков [95, 96].
Для младших школьников использовалась упрощенная хронокарта, в которой в трех широких строках (утром, днем, вечером) школьник просто записывал по порядку занятия, которые он выполнял в этот период суток в день наблюдения, не указывая продолжительности в единицах времени.
Анкета. Что касается
«прибюджетной» информации о семье, респонденте, то, как правило, она была
весьма короткой и содержала самые главные характеристики, необходимые для
анализа и сравнения групп обследованных. Этот набор несколько варьировался для
разных групп респондентов. Примечательно, что в анкете «московского»
обследования 1930 г. был вопрос об оценке своего
обычного распорядка дня. Как правильный его оценили около 75% рабочих и 61%
работниц, среди служащих правильным распорядок назвали 56% мужчин и только 24%
женщин [97, с. 44].
Форме инструментария и
практически, и теоретически придавалось большое значение. При этом учитывались
содержательные задачи, удобство заполнения хронокарты, ее «портативность и
сохраняемость», трудоемкость обработки, чтобы «минимизировать время на все
операции по сбору и обработке данных» [92, с. 24].
Структура бюджета времени и
характеристики затрат времени. Что касается перечня включаемых в хронокарту
видов деятельности, то количество фиксируемых занятий и их группировок разного
уровня заметно различалось в зависимости от задач обследований, квалификации
проводящих обследование, уровня образования основной доли респондентов.
Использовалась структура бюджета времени, включавшая от семи [98] до 33 [99] и
более затрат времени и их группировки нескольких уровней. Отметим, что в
инструментарии последнего обследования 1930-х гг., проведенного ЦУНХУ Госплана
СССР в 1936 г. в семьях рабочих промышленности, бюджет времени представлен 94
статьями расхода времени, входившими в 11 групп и 8 подгрупп. Кроме того,
учитывались некоторые сопутствующие занятия (чтение книг, газет и слушание
радио) [100, с. 286–297]. По всей вероятности, эта структура была взята за
основу при проведении первого масштабного международного обследования бюджетов
времени городского населения в 13 странах Европы и Америки в 1965 г.
Высказывались предложения использовать дополнительные характеристики затрат времени, которые можно отмечать на хронокарте специальным значком: степень интенсивности труда, различая умственную и физическую напряженность, общение (отмечая полезное и бесполезное), наличие элементов творчества [101, с. 37]. Предлагались и разные основания классификаций затрат времени: содержание, место, субъектность (в одиночестве или с другими людьми), психофизическое напряжение, индивидуальная или общественная полезность [92, с. 18]. Ряд из них был тоже использован при проведении международного исследования 1965 г.: более конкретное содержание занятия, место, контакты, одновременные занятия.
В задачу данного раздела не входит описание и анализ использовавшихся структур бюджета времени и классификаций видов деятельности, хотя это весьма важный и интересный с социологической точки зрения вопрос.
Методы анализа и показатели. При обработке и анализе хронокарт, первичных записей затрат времени применялся основной набор показателей, использовавшихся в работах С.Г. Струмилина: средняя продолжительность вида деятельности на одного обследованного в часах, минутах и в процентах к общему фонду времени; частота занятия в определенный период времени в абсолютном и процентном к числу респондентов выражении; среднее время на одного респондента, имеющего данную затрату; среднемесячные и среднегодовые бюджеты времени; частота и продолжительность неежедневных занятий; взвешивающие коэффициенты по типу поселения при расчете средних бюджетов времени. Была попытка использовать ряд показателей математической статистики [130]. На данных обследований колхозников в 1934 г. рассчитывались совокупные затраты времени всех членов семьи, например, на ведение домашнего хозяйства, на уход за детьми.
При анализе группы респондентов чаще всего выделялись по одному признаку, но обращалось внимание и на необходимость «органического метода», который состоял во взаимном пересечении «всех био-социальных» признаков изучаемой группы [92, с. 39]. Ставилась задача выявления «закономерностей социального и биологического порядка, касающихся целых групп» [92, с 13]. Здесь уже явно видна наука, причем социология.
Применялся и двухэтапный анализ. На первом этапе из
анкет, хронокарт бралась более конкретная информация об использовании времени,
нужная, например, для лучшей организации учебной и воспитательной работы в
конкретной школе, селе. Потом анкеты и бюджеты поступали в центральную лабораторию
для статистического и содержательного анализа в целях принятия общих мер,
касающихся школьных учреждений в целом [102].
Задачи анализа усложнялись: от преимущественно количественного к более качественному. Вначале ставилась задача получить ответ на вопрос: «сколько времени тот или иной субъект тратит на разные статьи расхода времени». Но полученные материалы показали, «какое богатство и разнообразие данных о самих видах деятельности, видах и типах труда содержатся в хронокартах» [92, с. 22]. И все более важной становилась задача содержательного, качественного анализа.
На рубеже 1920–1930-х гг. были проведены два достаточно крупных обследования в Москве и Московской области и в Ленинграде [97, 103]. Последнее мы считаем образцом в подготовке, организации, проведении и описании результатов. Это первое исследование социально-территориальной общности носило четко выраженный социологический характер с акцентом на практическое применение полученных результатов в градостроительстве, развитии социальной инфраструктуры города.
В 1920–1930-е гг. ряд обследований были непосредственно или косвенно (частично) повторными, т.е. ставилась задача анализа изменений в использовании времени.
Таким образом, со всей определенностью можно сказать, что в организационно-методическом отношении советские исследователи-практики были далеко впереди западных профессиональных социологов, которые только-только начинали изучать временные аспекты реальной деятельности.
Учащаяся молодежь. Ее изучение было в 1920–1930-е гг. одним из основных направлений исследовательско-прикладной работы по бюджетам времени.
Школьники. Изучение бюджетов времени школьников имело три главных задачи. Во-первых, чтобы знать повседневную деятельность и условия жизни учащихся для лучшей организации учебной и культурно-воспитательной работы педагогических работников. Особенно важно это было в селе. Во-вторых, чтобы способствовать более успешной учебной, общественной и досуговой деятельности самих школьников. В-третьих, чтобы содействовать формированию у школьников более рационального отношения к времени, к его более продуманному и полезному использованию, в том числе и как средства самоанализа.
В
середине 1920-х гг. педагогическая общественность была обеспокоена
«перегрузкой, усталостью и болезненностью растущей смены». В этой ситуации
знание того, как используется школьниками время для учебы, труда и досуговых
занятий, стало «важной частью педагогической работы» [104, с. 9]. Примечательно
признание одного из учителей, скептически отнесшегося к предложению провести
учет занятий своих учеников («нечего мне тут учитывать, десять лет живу в
деревне»), но все-таки заинтересовавшегося этим делом. Ознакомившись с
полученными материалами, он признался, что «учет дал ему очень много нового,
отчасти даже неожиданного» [102, с. 9]. Потому что хронокарта «дает
представление о характере работ и интересов подростка» [102, с. 51].
Пионервожатые отмечали, что для них исключительно важно знать, сколько занят
ребенок в семье, чем и как он
заполняет часы своего досуга и т.д., а также различия возрастных и социальных
групп. Лишь после такого учета вожатому станет ясно, что ему надо предпринять
для оздоровления детского труда в семье, улучшения досуга [105, с. 3, 24]. Обследования показали, что
велика домашняя работа, особенно у сельских школьников, которая называлась
«одной из причин преждевременного психофизического изнашивания подрастающего
поколения» [104, с. 111]. Но полученные данные опровергли мнение о недостатке
сна, перегрузке общественной работой. При организации последней нужен учет
интересов учащихся, их большой потребности в эмоциональной жизни
[106, с. 136].
Выводы для самих учителей были различны: вмешательство в режим питания детей, соответствующая работа с родителями, необходимость регулирования детского труда, организация домашнего чтения и самообразовательных занятий детей, организация досуга и т.д. Подчеркнем, что главным были практические результаты, собственно о науке здесь нет и речи, хотя методология получения данных разрабатывалась в соответствии с основными требованиями научного исследования.
Что касается третьей задачи, то отмечалась, что советский подросток является «субъектом действия и работы» [92, с. 5], что надо помочь детям «осознать важность временного момента в общественной, хозяйственной и личной жизни» [107, с. 16], что учет времени помогает школьникам «организовать самого себя», что «учитывая свое время, подросток сознает граничность времени» [104, с. 51].
Студенты. Послереволюционная ситуация имела немало особенностей, характеризующих состояние и задачи высшего образования. Наиболее важными из них были существенно другой состав студенчества, попытки изменений в методах обучения [108, с. 30], а также почти обязательная общественная активность студентов, особенно членов партии и комсомола. В этой ситуации проблема «перегрузки» и здоровья студентов была существенно более актуальной и острой, чем для школьников. Это и стало главным основанием для проведения обследований бюджетов времени в вузах и техникумах разного профиля, в разных городах страны. Причем это были первые, если не считать «струмилинских», обследования бюджетов времени разных групп населения.
Обследования в основном подтвердили наличие перегрузки, которая выражалась в продолжительном учебном дне (более 8 часов, а при оценке исходили из принятой тогда нормы умственного труда в 6 часов в день), в фактическом отсутствии дней отдыха, необходимости выполнять работу ради денег и общественную работу. Сравнения с данными С.Г. Струмилина и А.А. Кауфмана показали, что по продолжительности рабочего дня студент близок к индустриальному рабочему и работает больше, чем студент дореволюционный. По отдельным обследованиям делались и иные выводы: «опасения за перегрузку студентов во многом неосновательны» [109, с. 15], «ненормальность трудовой нагрузки создается самими слушателями, не умеющими еще распоряжаться своим временем» [92, с. 85]. По данным практически всех обследований на самостоятельную подготовку студенты затрачивали больше половины своего учебного времени. Учет времени был использован и при оценке лабораторно-бригадного метода, предлагавшегося в качестве «универсального», и показал «чрезвычайную трудоемкость» этого метода, «приводящую к перегрузке и переутомлению» [110, с. 48].
В отношении общественной работы было установлено «отсутствие количественной перегрузки», и даже отмечалась недостаточность уделяемого ей времени, исходя из роли будущих специалистов как профессионалов и общественников [92, с. 134]. Но была выявлена острая проблема наилучшей увязки учебно-профессиональной и общественной работы студентов, недостаточный учет интересов самих студентов.
Отмечалось, что большое влияние на общую трудовую нагрузку (увеличивая ее) и на время, затрачиваемого на учебу (сокращая его) оказывает материальное положение студентов. Работающие тратили на работу 3 часа 22 мин. и брали время из учебы (2 чача 4 мин.) и из отдыха и самообразования [108, с. 49].
Что касается досуга, то главным выводом по материалам почти всех обследований было предложение максимального привлечения студентов к физкультурно-спортивным занятиям.
Обращалось также внимание на непосредственное практическое значение учета времени для самих студентов, который помогает установить «правильный темп и равномерность в чередовании труда и отдыха» [92, с. 85].
Рабочие и крестьяне. Результаты обследований этих групп работников рассматривались практически независимо друг от друга, что вполне объяснимо, учитывая очень разные условия жизни, характер трудовой деятельности в городе и селе.
Большое внимание уделялось сравнению полученных в начале 1930-х гг. бюджетов времени с данными «струмилинских» обследований начала 1920-х гг. В частности, обследование в Москве и области [97] было первым основательным повторным обследованием (к обследованию 1923 г.), с сохранением метода получения данных об использовании времени, территориальной и социальной обследуемой группы населения. При анализе обращалось внимание на различия в использовании времени (по затратам времени в бюджете и частоте занятий) между мужчинами и женщинами, рабочими и служащими (с учетом пола), возрастными группами, членами партии и беспартийными, а также между жителями Москвы и провинции. Особенно этот анализ плодотворен при рассмотрении домашнего труда и свободного времени, в том числе самообразования, участия в общественной жизни. Все это – явные признаки именно социологического исследования, а не простого статистического наблюдения.
Основное сопоставление было сделано по продолжительности месячного рабочего времени: оно сократилось на 26 часов (на 12,8%) у мужчин и на 19,3 часа (9,7%) у женщин. Заметно сократились затраты времени на ведение домашнего хозяйства как у работающих, так и у домохозяек, но увеличились затраты времени на «сношение с рынком» [97, с. 76]. Отмечалось сокращение бездеятельного отдыха и времени сна, что вело к значительному «повышению напряженности бюджета времени членов рабочей семьи». При сокращении рабочего дня, это считалось в основном следствием «несоответствия между отсталыми и неустроенными формами быта и культурной активностью рабочих» [97, с. 80].
Ленинградское обследование, где впервые изучалась не производственно-учебная, а территориальная общность, дает пример учета влияния демографических, территориальных, экономических, бытовых, социальных факторов на использование времени, в том числе влияния продолжительности рабочего дня и увеличения занятости женщин в промышленности [103].
Мы подчеркиваем, что речь шла не только о рабочем,
но
и о его семье как источнике роста населения, как факторе большей
производственной отдачи рабочего, как общности, где формируется по существу
новое поколение. И сама проблема быта, времени не могла решаться только с одним
рабочим, игнорируя его семью, или, выражаясь научно, первичную социальную
систему.
Стояла задача в том, чтобы сокращение рабочего дня не поглощалось «совершенно непроизводительным трудом по ведению домашнего хозяйства» [97, с. 8], что особенно касалось женщин. Как отмечают другие исследователи, «раскрепощения женщины от домашнего очага до сих пор не произошло» (явно недооценивается как консервативность сознания, быта, так и недостаточность вложений в его переустройство – В. А., О. Н.). «Женщина-работница не имеет досуга... для повышения квалификации, для полного отдыха и проч.» «Нужны годы большой работы», но и теперь нужны «меры, которые… позволят работнице расходовать меньшее количество времени на домашние дела» [111, с. 227].
Оценки изменений были разные. «Резкий разрыв в культурном уровне в рабочей среде между мужчиной и женщиной… совсем почти не изживается» [97, с. 64]. Но при сравнении с данными 1923 г. видно, что темп увеличения затрат времени на самообразование и общественную деятельность у женщин значительно выше, чем у мужчин, а у рабочих выше, чем у служащих [97, с. 76–78; 112, с. 74].
Обследования бюджетов времени показали сильное влияние режима работы как на использование внерабочего времени, так и на психофизиологическое состояние женщин, работающих в ночные смены. У «ночных» женщин нет затрат на культурные потребности (у «дневных» они составляют 0,5 ч. в день), примерно 4 ч. в день после ночных смен они находятся в состоянии ничегонеделания, «время проходит как бы в полусне» [113, с. 102].
Хотя в 1933–1934 гг. были проведены массовые обследования семей колхозников, публикации содержат скупые содержательные выводы из анализа. Очень важным был выход на семью, как на совокупность ее членов, работающих в колхозе, в других организациях или обучающихся в школе, и на совокупные затраты времени семьи в целом. Труд рассматривался как в виде отдельных составляющих (на основной работе, в личном подсобном и домашнем хозяйстве), так и в виде общей, в том числе совокупной, трудовой нагрузки.
В сравнении с единоличным хозяйством затраты труда на обслуживание семьи значительно сократились: в среднем на семью в 1925–1926 гг. на домашнее хозяйство без ухода за детьми тратилось в год 2695 ч., в колхозных семьях в 1934 г. – 2236 ч. [114, с. 117]. Обращается внимание на роль в этих изменениях роста числа детских учреждений, а также общественного питания.
Резкие сезонные различия в трудовой нагрузке крестьян-единоличников («при бешеной сверхчеловеческой загрузке времени крестьян летом, зимой они были обречены на вынужденное безделие, без всякого культурного использования этого "досуга”») сменились, более равномерным распределением труда в течение года [115, с. 131].
Существенные изменения произошли и в величине и использовании свободного времени.
В первой половине 30-х гг. стало обращаться большое внимание на временные показатели при анализе и оценке уровня жизни и особенно его изменения. Хотя в этом добавлении была и немалая пропагандистская функция, особенно в связи с переходом на семичасовой рабочий день, сам факт такого внимания к показателям времени очень важен. Вторым обстоятельством было внимание к изменениям не только трудовой нагрузки в общественной сфере и в домашнем хозяйстве, но и использовании как внерабочего времени в целом, так и свободного времени в особенности. Поскольку в свободное от работы время люди учились, пользовались достижениями русской и мировой культуры, участвовали в общественной деятельности, крепили свое здоровье физкультурно-спортивными занятиями, да и просто общались [112, 115, 116].
Специалисты. Значительное внимание обращалось на специалистов разного профиля и уровня, поскольку от их труда зависело и развитие промышленности, и подготовка новых кадров, и рост культуры, и управление на всех уровнях.
Обследование инженерно-технического персонала горной промышленности показало, что обоснованны жалобы инженеров и техников на «обилие всяких учетных и отчетных форм, на засилье докладов и отчетов, анкет и записок», и необходимы весьма радикальные меры по сокращению канцелярщины или освобождению от нее квалифицированного инженерно-технического персонала. Зафиксирована «огромная нагрузка» этих кадров и не всегда той работой, «которую надлежит выполнять командному составу промышленности», – таков общий вывод. Нужны были меры руководящих хозяйственных органов по «лучшему и более правильному использованию» этих кадров [98, с. 91]. Но обследование показало и то, что значительное число этих работников не научились организовывать свой собственный труд и часто вместо лучшей организации своей работы «идут по линии наименьшего сопротивления, загружая себя сверхурочной и т.п. работой» [117, с. 547].
Очень важные результаты дали обследования бюджетов времени учителей. Здесь использование показателей фактических затрат времени на основную работу показало явно повышенную нагрузку учителей, не учитываемую при оплате труда, «угрожающее положение …в смысле перегрузки нервно-психических функций организма» [118, с. 71]. Причинами этого были более продолжительная подготовка к урокам, проверка письменных работ, заседания, хроническое недосыпание, отсутствие нормального отдыха в выходные дни, перегрузки домашними работами, особенно женщин. Недостатки методических разработок также вынуждали затрачивать больше времени на подготовку к урокам [118, с. 71]. Делался вывод, что необходимо не освобождение учителя от ряда работ, а официальное их включение в производственную работу, уточнение, упрощение программ, разработка более совершенных методик [119, с. 37–38], отнесение работы учителя к «особовредным профессиям» с предоставлением соответствующих льгот [118, с. 71].
Побочный заработок и значительная домашняя работа являлись следствием материальной необеспеченности. Выход исследователи видели в развитии страны, в общественном внимании к тяжелому материальному положению учительства и последствиям этого, сказывавшимся на снижении качества подготовки образованного и культурного молодого поколения, так необходимого для развития страны.
В сходной ситуации, как показали обследования бюджетов времени, находились и преподаватели вузов: в среднем они имели 2,5 нормальных нагрузки при небольших затратах времени на подготовку к занятиям и на повышение своей научной квалификации [120, с. 128].
Очень хорошо организационно и квалифицированно подготовленным и проведенным было обследование председателей правлений рабочих клубов, игравших в то время большую роль в повышении культуры и образования рабочих, служащих и их семей. Ядро исследовательской группы составили «пять старых культработников, которые своим участием помогли поставить изучение научно» [95, с. 103]. И это было действительно научно-прикладное исследование. Выводы в немалой степени касались режима работы, равномерного распределения обязанностей, устранения мелочной опеки, необходимости больше времени проводить в трудовых коллективах, повышать свой профессиональный и культурный уровень и, конечно, отдыхать, используя для этого выходные дни [95, 96].
Особое внимание уделялось труду работников управления разного уровня, или «ответработников», как их тогда называли. Большинство из них были членами партии и несли еще немалую партийную нагрузку.
Впервые метод бюджетно-временного наблюдения был применен в отношении рабочего времени и выполнения служебных обязанностей за его пределами. Сделан вывод, что данные бюджета времени «могут служить достаточно хорошим отражением жизни организации, являясь как бы барометром, фиксирующим колебания в направлениях работы», что они показали «не столько перегрузку работой, сколько неправильное использование служебного времени» [50, с. 207, 210].
В дальнейшем беспокойство вызывала «перегрузка», «темп изнашивания». Как показало обследование в Казани, на одного ответработника приходится в среднем 11,5 должностей при 32–53% неаккуратно выполненных или совсем невыполненных работ [121, с. 49].
Это и другие обследования позволили с «безусловной категоричностью» установить «как типичные» следующие факты: «безусловную перегрузку ответработников; слишком быстрое расшатывание их организма и его изнашивание» (например, медицинский осмотр 809 работников губернского уровня в Нижнем Новгороде [122] показал, что полностью здоровых среди них только 3,5% – В. А., О. Н.); «понижение, вследствие этих причин, качества их собственной работы, … и качества работы руководимых …госучреждений, а в результате и качества работы всего госаппарата в целом». И нужны большие и длительные усилия по устранению этих пороков [121, с. 50].
Активисты. К этой группе мы относим освобожденных работников партийных, профсоюзных, комсомольских комитетов и бюро разного уровня.
Обследования
показали, что актив «работает чрезвычайно много» [123, с. 199], нет выходных,
рабочий день – 10 и более часов, «рабочая неделя в среднем 69 часов» [124, с.
128]. Эффективность его труда зависит от уровня образования, культуры, но
стремление заняться этим в выходные дни лишает активиста нужного отдыха.
Необходима разгрузка. Факты, выявленные с помощью бюджетов времени, «заставляют
поднять со всей силой вопрос об опасности в
отношении состояния здоровья» активистов: 83% обследованных комсомольских
работников имели
ту или иную болезнь [125, с. 101]. Такая нагрузка – «путь либо к
психиатрической работе, либо к дезертированию»
с работы [124, с. 128].
Предлагалось сократить участие в заседаниях, канцелярские работы, половину времени проводить в первичных организациях. Дело было не только за вышестоящими партийными, профсоюзными и комсомольскими органами. Сам активист должен, «всерьез взяться за правильную организацию своей работы» [125, с. 101]. «Установление более или менее точной и постоянной регламентации рабочего дня, усиление внимания к состоянию своего здоровья путем правильных регулярных занятий физкультурой, – все это должно стать для …активиста не сухой формулой, а живой действительностью» [125, с. 102].
Что касается перегрузки общественной работой школьников, студентов, то обследования бюджетов времени подтвердили лишь резкую неравномерность общественной активности и необходимость ее общего повышения, учитывая при этом интересы и способности молодежи.
Социология. Одним из главных вопросов, от которого зависит наш подход, подбор литературы, информации, ее анализ и выводы – это вопрос о предмете социологии как науки.
Термины «социология», «социолог» упоминались лишь в двух публикациях [39, 50] из всей изученной нами литературы по теме брошюры. Причем Н. Вознесенский прямо пишет, что метод наблюдения, под названием «бюджет времени», «заимствован из социологии» [50, с. 203]. Однако в библиографических изданиях 1920-х гг. в рубрику «социология» не попала ни одна работа с термином «бюджет времени» в названии. Такие публикации попадали в рубрики «социография», «условия жизни» и т.п. Причиной всего этого было, по нашему мнению, явно преобладавшее тогда представление о социологии как преимущественно или только теоретической науке, а также о сильной ограниченности ее объекта и предмета.
В своей работе мы исходим из понимания социологии как науки о функционировании и изменении социальных систем. Социальная система представлена подсистемами (структурами) социальных субъектов (групп), деятельности и отношений между субъектами. Имеется несколько уровней представления социальной системы: от семьи, семейного хозяйства до глобального социума, о котором сейчас можно говорить как о реальности. Конечно, это наш современный подход.
Если реально оценивать 1920–1930-е гг., то наша страна в «социологическом» отношении была безусловным лидером по существу, а не по формальному положению науки под названием «социология». Примерно то же было и с К. Марксом, который, не употребляя в своих работах даже термина «социология», стал одним из основоположников этой науки.
Социальная система. Социальная структура, группы. Как мы показали в предыдущем изложении, основное внимание исследователей и органов управления привлекали такие социальные группы, как работники производственной сферы (рабочие, крестьяне, специалисты), молодое поколение, работники образования и культуры, а также активисты партии, комсомола, профсоюзов. То есть группы, обеспечивающие материальное и «человеческое» производство и формирующие отношения между людьми, основные группы в главных направлениях развития новой социальной системы.
При этом в центре многих обследований находилась первичная социальная система – семья как объект изучения и субъект поведения.
Деятельность структурировалась в
соответствии как с потребностями индивидов и семей, так и с задачами новой
социальной системы и ее положением в глобальном социуме.
Отношения формировались в труде, общественной работе, культурно-образовательных занятиях. Это были отношения совместной работы, сотрудничества, взаимопомощи, работы не только на себя, но и для собственной «замены, смены» в интересах продолжения, развития своего предприятия, учреждения, страны в целом, в интересах будущего всей советской социальной системы.
Социальное время. Социальное время есть время существования, функционирования и развития общества и его социальных систем разного уровня: от семьи, малой группы до глобального социума. Социальное время есть время, связанное с человеческой деятельностью. Время является природно-социальным ресурсом деятельности социальных субъектов разного рода; его количественная измеримость позволяет реализовать количественный подход в изучении деятельности.
Социальное
время имеет три «модификации». Историческое время – это
длительность существования человеческого общества или отдельных социальных
систем. Структурное время социальной системы представляет собой
временное выражение ее деятельностно-субъектной структуры, соотнесенное с «моментом» исторического времени. Системным
является время социальной системы, взятое структурно и отнесенное ко всему ее
историческому времени или к его определенному периоду.
Обычно социальное время рассматривается
преимущественно в модификации «структурного времени», в ряде случаев с
привлечением и «исторического времени», когда речь идет об изменениях основных
подсистем: субъектной, релятивистской (отношений) и особенно деятельностной.
Это –
самые общие исходные положения, которыми мы руководствовались, имея дело с
достаточно конкретной областью действительности. Исходя из нашего представления
о социальном времени, рассматривается прежде всего структурное время.
Исторического времени мы лишь слегка
касались, а системное как наиболее важное и емкое остается практически
нетронутым из-за большой сложности, трудоемкости его представления и анализа.
В известной мере в нашем подходе отражается изученность как социальных
систем, так и социального времени.
В предыдущем разделе (с. 41–42) был фрагмент о
формировании в Советском Союзе новой социальной системы. В данном разделе
брошюры мы пытались показать некоторые направления практики и изучения этого
формирования.
Новая социальная система пыталась доказать свою жизнеспособность. Но в этом у многих были большие сомнения. Например, в подготовленной, но не опубликованной статье П.А. Сорокин сомневался в том, выживет ли Россия, предостерегал от слабости, отмечая, что надеяться можно только на свою силу, что слабых бьют [126]. Задача была достаточно ясной: необходимо защитить, сохранить страну, российскую цивилизацию, ядром которой был русский народ, страну, поставившую себе цель строительства общества, основанного на социалистических, а не на капиталистических принципах.
К сожалению, международное положение, в котором находилась страна, быстро ухудшалось. Некоторое ослабление давления на нее в конце 1920-х гг. сменилось прямой и все возрастающей внешней угрозой. Эта угроза еще в начале 1930-х гг. была оценена как неизбежно ведущая к вооруженному противостоянию. Результат же его зависел от двух главных факторов: единства в обществе, даже с преувеличенным единомыслием, и материально-технического уровня, т.е. организации и развития образования, культуры, науки, техники, промышленности, с минимальными задачами (сведением к допустимому минимуму) в области материальных условий и уровня жизни народа. Решение двух этих задач могло быть достигнуто только огромным напряжением сил всей страны, при котором (решении) в силу разных причин были почти неизбежны ошибки, злоупотребления властью, повлекшие за собой человеческие жертвы.
И система показала свою интеллектуальную и трудовую силу, сплоченность своих субъектов разного уровня и вида, выдержала жесточайшие испытания в своем третьем десятилетии.
В совокупности все отмеченное – люди, состояние общества, идеи, научные и практические заделы, непосредственное и сильное соприкосновение прошлого, настоящего и будущего практически во всех сферах общества – все это позволяет говорить о существовании социального времени не только как некоторой абстракции, научного понятия, но и как реальности.
Это было время социальной системы нового качества, с новыми структурами, с новыми целями, принципами и механизмами взаимодействия как подсистем, так и элементов внутри систем.
Строго говоря, лозунг, брошенный С.Г. Струмилиным в будущее, «время дороже денег» уже был реальностью и принципом утверждения новой социальной системы. Это было представление о социальном времени в контексте глобального социума, его существования и развития.
Со всей наглядностью в СССР 1920–1930-х гг. проявились все три модификации социального времени.
Историческое время, с одной стороны, вбирало в себя долгую эволюцию общества, накопление социального потенциала разного рода. С другой стороны, как никогда раньше соединились прошлое, настоящее, будущее, соединились идейно и в реальности, в сознании и в деятельности, как индивидуальной, так и совокупной, общественной, соединились при явном и сильном приоритете будущего времени.
Структурное время социальной системы отразило приоритеты в сферах приложения труда, видах деятельности и в группах основных субъектов этой деятельности. Приоритеты, вытекающие из задач социальной системы и ее ожидаемого развития на оси исторического времени как подсистемы глобального социума.
Системное время предстало в этот период во всей своей реальности и конкретности, хотя отрезок исторического времени был очень мал по меркам развития глобального сообщества, да и самой новой социальной системы.
Считаем, что в принципе возможно количественное представление этих модификаций социального времени первых двух десятилетий Советской России. И есть надежда, что кто-то возьмется за решение этой задачи, используя и данные тех обследований, которые мы пытались здесь представить, и разнообразную социально-экономическую и демографическую статистику. Особый интерес представляет «развертка» системного времени того периода. Это – уникальный случай-объект для расчетов и анализа. 1920–1930-е гг. – особый период в развитии российского общества, государства, как социальной системы, важность и последствия которого выходят далеко за пределы этого периода и этой системы, оказав неоспоримое и неизмеримое влияние на развитие глобального социума.
Исследовательски-прикладная практика в СССР в области изучения использования времени бюджетно-временным методом явилась очень важным вкладом в развитие социологической науки, как ее эмпирической части, так и теоретической, касающейся прежде всего социальных изменений и времени.
В рассмотренных исследованиях объектом было социальное время не столько как одна из социологических категорий, сколько как действительное социальное время, т.е. время общества, находящегося в процессе коренных изменений, развития. В этом научно-прикладном направлении слились интересы и устремления разных социальных групп, государственных органов и общественных организаций.
Для 1920–1930-х гг. характерна публикация результатов большинства обследований. По этим публикациям мы и знаем о факте обследований, о тех, кто их проводил, о задачах, об основных чертах методики. Хотя, конечно, не все и не обо всех. Публикации были также средством обратной связи, как бы усиливая результаты собственно обследований, а также выполнением гражданского долга исследователей, ибо это было сообщение о том, для чего, как и какие результаты получены.
В силу разных причин эта практика очень мало известна за рубежом, да и у нас она почти забыта. Но это был уникальный опыт в мировой социологии в самом начале развития ее эмпирической, конкретной ветви.
Проделав работу, в очень кратком виде представленную в данной брошюре, мы лишь сделали первый шаг, указав ориентиры как для более полного описания рассматриваемого периода, так и для теоретического представления социального времени. Наше исследование нельзя считать завершенным. Имеется еще немало вопросов самого разного характера. Мы намерены продолжить это историко-социологическое исследование как в части поиска и анализа неизвестных или пока недоступных публикаций первой трети прошлого века, так и аналогичного описания и анализа отечественных исследований социального времени 1940–1990-х гг., в том числе и непосредственно с акцентом на теоретическую их сторону.
Думается, к нам нельзя отнести упрек, который сделали А.Г. Аганбегян и Э.Г. Юдин в адрес некоторых авторов одной из первых «больших» книг советских социологов послевоенного периода [149] за то, что они «независимо от их субъективных намерений, по сути дела, выдают старое за новое, облекают в наряд современных понятий уже давно известные в науке истины и факты. Таким образом, по существу, производится растворение науки в прошлом» [150, с. 153]. Мы старались прочитать и дать анализ старых фактов и идей, в том числе малоизвестных, с позиций современной науки. Опираясь при этом на анализ того, чем было, как развивалось и чем стало отраженное в фактах и оценках уже весьма отдаленного времени реальное общество и наука, его изучавшая, с ее методологией и методами. В таком случае наука не «растворяется в прошлом», а работает с ним как с источником, предпосылкой настоящего и будущего.