Происходящая в настоящее время трансформация социально-экономических отношений привела к значительным и вместе с тем противоречивым изменениям в регионах России. Сложность и неоднозначность процессов реализации реформ на местах, проявление таких негативных тенденций как нарушение пространственных связей, нарастание центробежных сил и явлений сепаратизма и т.п., обусловили усиление различий как в характере протекания самих преобразований, так и в их социальных результатах для конкретных территорий. Поскольку особенности пространственной среды могут создавать благоприятные условия для осуществления процессов реформирования либо формировать ограничения для них, различные территориальные общности в ходе радикальных перемен сталкиваются с разными проблемами, имеют неодинаковые возможности их решения и получают разные результаты. Общий же успех или неуспех преобразований в стране в значительной мере предопределяется их ходом на местах. Вместе с тем в настоящий момент практически неизвестно, что происходит в низовых территориальных звеньях: какие основные субъекты действуют на территории в новых условиях, каковы особенности их интересов и поведения в изменяющейся ситуации, какие процессы порождаются их взаимодействием, какие социальные регуляторы приобретают наибольшую значимость в условиях реформ, какие способы регулирования наиболее эффективны и каких социальных последствий следует ожидать.

В отечественной социологической науке практически не разработаны подходы к исследованию функционирования территориальной общности в быстро и радикально меняющихся условиях. Поэтому обоснование концепции функционирования локальной территориальной общности в условиях радикальных преобразований, оценка эффективности путей совершенствования механизма социально-территориального развития в соответствии с изменяющимися условиями, представляются особенно актуальными.

Исследования социально-территориальной структуры общества были начаты в отделе социальных проблем в начале 70-х годов. В составе коллектива, занимавшегося исследованиями социально-территориальной структуры, помимо Т.И.Заславской и автора данной главы в разное время работали к.э.н. Кирдина (Крапчан) С.Г., к.с.н. Сергиенко А.М., к.э.н. Троцковский А.Я., к.э.н. Федосеев В.И., к.э.н. Шабанова М.А., Колосовский П.А. и др. В задачи автора не входит подробный обзор работ каждого исследователя, поэтому краткий исторический экскурс касается только тех проблем (преимущественно методологического и методического характера), которые необходимы для дальнейшего изложения. Исходные основополагающие идеи этого направления исследования принадлежат Т.И. Заславской. В настоящее время в составе группы исследователей территориальной общности, руководимой автором данной главы, работают Иванова Т.Ю., Мосиенко Н.Л., а также аспиранты и студенты социологического отделения НГУ.

Своим возникновением исследования социально-территориальной структуры общества обязаны феномену существенных территориальных различий в условиях жизнедеятельности внутри региона, выявленному при изучении сельско-городской миграции. Внимание исследователей привлек факт, что в территориальном плане сельская местность не является однородной: различия в условиях жизнедеятельности, порождаемые особенностями места жительства, зачастую более существенны, чем в целом между городом и деревней. Факт проживания в том или ином типе поселений становится важнейшим фактором социальной дифференциации жителей, порождающим специфический (территориальный) аспект социальных неравенств. Причем, в противовес принятой в тот период в отечественной общественной науке точке зрения о движении к социальной однородности и преодолении существенных социальных различий, исследования сибирской деревни выявили тенденцию к усилению специфики территориальных объектов, которая повлекла за собой увеличение территориального многообразия жизненных условий и усиление социальной дифференциации.

Постепенно было выработано представление о том, что сельская местность крупного региона имеет глубинную и достаточно сложную пространственную структуру, знание внешнего проявления которой - административно-территориальной структуры - оказывается недостаточным для решения стратегических задач территориальной организации общества. Поэтому основная задача исследования была сформулирована как выявление латентной социально-территориальной структуры общества, представляющей собой концентрированное отражение особенностей демографического и социально-экономического развития территорий. В качестве элементарной "клеточки" выступают территориальные общности, образующие сходные внутри и четко различимые между собой социальные типы.

Исследования позволили выявить иерархическое строение социально-территориальной структуры, состоящей из последовательно вложенных друг в друга территориальных общностей разного уровня. Так, например, для аграрного сектора эта цепочка выглядела следующим образом: поселение – локальная общность как группа взаимосвязанных поселений (чаще всего в границах сельсовета) – административный район – регион – республика (страна).

В наших исследованиях социально-территориальной структуры общества можно выделить несколько этапов. Коротко остановимся на каждом из них.

I этап был ориентирован на изучение закономерностей формирования различий в уровне социально-экономического развития территориальных общностей разного уровня, т.е. внимание акцентировалось на проблемах территориальной дифференциации.

В качестве объекта исследования выступал преимущественно аграрный сектор региона. В рамках системного представления аграрный сектор рассматривался не только как отраслевая подсистема экономики, но и как специфический социальный объект - территориальная макрообщность, имеющая собственную достаточно сложную структуру.

В этот период реализовывались два основных направления, связанные с изучением поселенческой и региональной подструктур аграрного сектора.

Исходным пунктом служило исследование нижнего (поселенческого) уровня социально-территориальной структуры аграрного сектора, результаты которого отражены в коллективной монографии “Развитие сельских поселений” [1], ряде статей в журналах и сборниках научных трудов, в докладах на различных конференциях. Эти работы заложили методические основы типологического подхода к исследованию социально - территориальной структуры, используемые в дальнейших исследованиях. Была отработана общая схема проведения многомерного типологического анализа сложных социальных объектов, пригодного для изучения не только дифференциации объектов по достигнутому статусу, но и типов траекторий динамики.

Что касается региональной подструктуры аграрного сектора, то существенной вехой в исследовании явилось построение проблемно-ориентированной комплексной типологии сельских регионов (сельских местностей областей, краев, автономных республик) [2] .

Исследования, проведенные на первом этапе, заложили основание для разработки дифференцированных стратегий управления территориальным развитием села.

Тогда же Т.И.Заславской была заложена методологическая основа исследований социально - территориальной структуры общества [3].

Исследования II этапа, начавшегося с середины 80-х годов, проводились в рамках общей концепции социального механизма развития экономики (СМРЭ). В русле этого направления изучаласьспецифическая территориальная проекция социального механизма развития экономики выступающая в качестве механизма социально-территориального развития. Акценты с проблем пространственной дифференциации условий жизнедеятельности, являвшихся основным предметом исследования на предыдущем этапе, сместились на изучение интересов, поведения и взаимодействия территориальных групп населения [4]. Специальное внимание было уделено регуляторам социального развития территории. Были разработаны теоретические подходы к изучению механизма социально-территориального развития, построена детализированная система социальных индикаторов применительно к уровню административного района, осуществлена попытка эмпирического исследования названного механизма на примере одного из районов Алтайского края. Хотя данный этап исследований совпал с началом перестройки, но дело еще не дошло до “шоковой терапии” и радикальных перемен, и общая ситуация в стране продолжала оставаться относительно стабильной (в известном смысле, унаследовав черты "застоя"),. Поэтому использовавшиеся нами методы исследований социально-территориальной структуры в значительной мере сохраняли черты, характерные для структурно-функционального подхода, на наш взгляд, наиболее адекватного для анализа стабильного общества

III этап охватывает период 90-х годов, когда интересы исследователей сместились в сторону изучения внутренней структуры территориальных общностей разного типа (не только сельских, но и городских), а также механизмов их функционирования и развития в условиях радикальных преобразований. [5].

2. Изучение структуры территориальной общности: выявление основных типов субъектов территориальных отношений, анализ источников их формирования и механизмов воспроизводства.

Для решения этой задачи проводился анализ, направленный на то, чтобы выявить внутреннюю структуру территориальных групп населения (ТГН), оценить степень их сплоченности, тесноту связей, основанных на семейно-родственных, соседских отношениях, взаимопомощи, сотрудничестве, характер их динамики; наличие или отсутствие культурологических, исторических и иных факторов сплочения. Специальное внимание уделялось выявлению внутри ТГН противостоящих друг другу слоев или групп, оснований их противостояния, оценке степень конфликтности между группами, причины и способы разрешения конфликтов.

3. Анализ основных видов территориально-ориентированного поведения субъектов территориальных отношений; выявление механизмов реализации территориально-ориентированных интересов (в том числе система ценностей, свобода выбора способов и видов поведения) как условие для эффективного функционирования территориальной общности. Основное внимание было направлено на то, чтобы выявить формы непосредственного участия населения в преобразовании локальной среды жизнедеятельности, проанализировать их распространенность и результативность; оценить субъективное отношение различных групп к этим видам деятельности, ориентации и степень личной готовности к их реализации, причины изменения активности.

4. Анализ особенностей взаимодействия субъектов территориальных отношений в ситуации радикальных реформ, в первую очередь условия и механизмы взаимодействия населения и местной власти.

5. Изучение механизмов воздействия внешних и внутренних регуляторов на итоги функционирования и развитие территориальных общностей в быстро меняющейся ситуации.

Информационной базой исследования служили данные социологических обследований локальных территориальных общностей (опросов населения и экспертных опросов руководителей органов местного самоуправления), проведенных под руководством и при непосредственном участии автора в 1992 - 1998 гг. в регионах Сибири.

Не ставя перед собой задачи подробно описать все исследования по данному направлению, проводившиеся в этот период, коротко остановимся на тех моментах, которые представляются автору наиболее интересными и важными.

2.1. Понятие “территориальная общность”

Необходимость уточнения понятия “территориальная общность” возникла в связи с двумя обстоятельствами: с одной стороны, оно является основополагающим в нашем исследовании, и, следовательно, требует достаточно четкого определения, а, с другой стороны, отсутствует его однозначное толкование, разные исследователи вкладывают в него различный смысл, что зачастую влечет за собой разночтение и взаимное непонимание. В связи с этим представляется целесообразным попытаться на основе анализа существующих концепций уточнить смысл, вкладываемый в это понятие.

Понятие “территориальная общность” (community) широко распространено в социологической (преимущественно зарубежной) литературе (далее в тексте понятия "территориальная общность" и "коммьюнити" употребляются автором как синонимы.). Однако, по замечанию Н. Смелзера, “слово “общность” имеет много оттенков значений и поэтому почти невозможно дать точное определение этого понятия” [6]. Это один из наиболее расплывчатых социологических терминов, который, по сути, до сегодняшнего дня так и не приобрел точного значения.

В переводной литературе можно встретить ряд понятий, близких по смыслу:

В настоящее время среди социологов бытует точка зрения, что концепция “коммьюнити” - одна из наиболее сложных и противоречивых в современной общественной науке. При этом несогласованность определений возникает не столько из-за трудностей вербального описания социальной действительности, сколько является результатом разных ее трактовок.

Приведем несколько определений территориальной общности, которые используются разными авторами.

“Любое множество социальных отношений, осуществляемых главным образом внутри некоторых границ поселений или территорий” [10].

“Социальная сеть взаимодействующих индивидов, обычно концентри-рованных в рамках определенной территории” [11].

“Это наименьшая территориальная группа, которая может объять все аспекты человеческой жизни... Это локальная группа, достаточно обширная, чтобы “включать” все главные институты, все статусы и интересы, которые может быть и составляют общество. Это наименьшая группа, которая может быть и часто является обществом” [12].

Я. Щепаньский в работе “Элементарные понятия социологии” выводит понятие территориальной общности из более широкого понятия “социальная совокупность”, которую он рассматривает как “объединения людей, в которых создана и сохраняется хотя бы в течение короткого периода, определенная социальная связь” [13].

Общность, по Я. Щепаньскому, чаще всего понимается как территориальная общность, в рамках которой члены могут удовлетворять основные потребности. Он определяет территориальную общность как группу людей, “члены которой связаны узами общих отношений к территории, на которой они проживают, и узами отношений, вытекающих из факта проживания на общей территории” [14].

Короче говоря, понятие "коммьюнити" относится "к местам, где люди содержат свои дома, зарабатывают себе на жизнь, воспитывают детей и осуществляют большую часть своей жизнедеятельности" [15].

Сегодня большинство социологов используют это понятие, чтобы для обозначение единиц территориальной организации общества, которые в определенном смысле образуют замкнутую совокупность, например, деревня, небольшой городок, какой-либо пригородный район и т.п.

Однако не все территориальные совокупности становятся территориальными общностями (например, это понятие вряд ли применимо к большому городу). Общность относительно невелика по своим масштабам, в ней образуется чувство общности, вызванной близостью проживания и сходством повседневных дел, постоянными личными контактами, сходным стилем жизни, множеством общих местных дел, общей системой ценностей. Общность, следовательно, - это территориальная группа специфического рода.

Вместе с тем социологи испытывают определенные трудности в отделении коммьюнити от других единиц социальной организации. Вопросы о том, что является коммьюнити, а что нет, где провести границу, отделяющую коммьюнити от других социальных образований, встают достаточно часто.

Дж. Гиллери опубликовал в 1955 г. работу, специально посвященную анализу определений “коммьнити” [16] . Базируясь на 94 определениях, предложенных разными авторами, он осуществил их классификацию выбранных определений, и нашел, что, по крайней мере, три главных элемента встречаются в большинстве определений:

В более поздних исследованиях А. Сэтон и Т. Мэнсон, использовав для аналогичной цели уже 125 определений, пришли к выводу, что большинство из них по-прежнему концентрируют внимание на таких компонентах коммьюнити как территориальность, социальные взаимодействия или социальные взаимоотношения, общие связи или общие действия.

Следовательно, так или иначе, имеет смысл говорить о наличии трех видов переменных:

Прежде всего, коммьюнити рассматривается как территориальная единица, т.е. объединение людей внутри определенного географического ареала. Следует сразу заметить, что территория (в отличие от чисто географического представления: как точка на карте с определенными координатами) нами понимается как пространственная среда, формирующая условия жизнедеятельности. При этом территория может выступать как независимая переменная, влияющая на жизнь территориальной общности, помогая объяснить местоположение, устойчивость, возникновение и потенциал развития коммьюнити, относительную самодостаточность, т.е. способность удовлетворять свои основные потребности на локальной территории. "Неслучайно люди собираются вместе. Близость облегчает контакты, организацию и интеграцию группы" [18]. Вместе с тем территория может рассматриваться и в качестве зависимой переменной, поскольку жители постоянно изменяют территориальную среду, в которой они живут, преобразуют ее, адаптируют ее к своим потребностям, охраняют, а иногда и уничтожают окружающую природную среду.

С другой стороны, коммьюнити выступает как базовая единица социальной организации, как некоторая социальная целостность. Приверженцы этой точки зрения делают акцент на втором из выделенных элементов определения - социологическом.

В литературе встречается, по крайней мере, два подхода к проблеме описания коммьюнити как территориальной социальной организации: первый из которых состоит в рассмотрении территориальной общности как социальной группы или социальной системы, а второй - как сети взаимодействий.

Действительно, территориальная общность обладает основными свойствами, необходимыми для того, чтобы составляющую ее совокупность людей можно было рассматривать в качестве социальной группы: наличие членов группы (жителей), некоторые критерии членства (отнесения к группе), совокупность предписанных ролей и множество норм, которых должны придерживаться члены группы. Характерной чертой территориальной общности, отличающей ее от других социальных групп, является наличие территориального измерения как группообразующего признака.

Позднее достаточно распространился подход, рассматривающий территориальную общность как систему, состоящую из отдельных подсистем, выполняющих “локально-релевантные” функции социализации, социального контроля, социального участия, взаимной поддержки, а также производства, распределения и потребления. Представляется важным акцентирование внимания на территориальной общности как единице социальной организации (Э.Рейс, П.Лоури, Э.Хиллар, Р.Уоррен), поскольку именно коммьюнити выступает в качестве первой из подсистем общества, которая потенциально может удовлетворить весь круг основных потребностей человека (физиологических, социальных, психологических). Ни семья, ни правительство, ни церковь, ни добровольные ассоциации этого сделать не могут, так как любая из них менее комплексна, чем коммьюнити.

Другой подход к исследованию коммьюнити как к базовой единице социальной организации, предлагает описывать территориальную общность как сеть взаимодействий (причем ряд авторов рассматривают его как альтернативу подходу с позиции социальных систем, хотя, на наш взгляд, они не противоречат друг другу, имеют много общего и скорее дополняют друг друга). При этом взаимодействие "лицом к лицу" двух или нескольких людей, в котором каждый принимает другого в расчет, встречается сейчас достаточно редко, за исключением, пожалуй, малых сельских поселений, В большинстве территориальных общностей наличие большого числа действующих лиц и недостаток или слабая осознанность общих интересов препятствуют такому контакту. Кроме того, взаимодействия осуществляются не только между отдельными индивидами, но и между группами, институтами. Рано или поздно исследователи приходят к понятию горизонтальных и вертикальных связей коммьюнити, указывающему на то, что существуют взаимодействия между единицами как одного, так и разного уровня.

Акцент на третьем элементе определения - существовании общих связей или обязательств среди членов территориальной общности (Р.Нисбет, Б.Браунель, Р.Уоррен) - ведет к необходимости представления коммьюнити как психокультурной единицы. При этом стороннники психологической перспективы утверждают, что люди видят смысл во взаимодействии, поскольку они идентифицируют себя со своей территориальной общностью, в то время как приверженцы культурной перспективы считают, что сама идентификация возможна потому, что члены комьюнити имеют общие цели, разделяют общие нормы и ценности (обе идеи затем были совмещены в работах Р. МакАйвера).

Таким образом, сложившиеся сегодня концепции коммьюнити так или иначе используют положения, которые могут быть сведены к следующему:

1) коммьюнити отличается от других единиц социальной организации тем, что имеет прочную территориальную основу. Основным критерием выделения территориальной общности среди других единиц территориальной организации является способность удовлетворять повседневные потребности людей на данной территории;

2) комьмюнити следует анализировать в терминах взаимодействий как социальную группу или социальную систему;

3) члены коммьюнити идентифицируют себя с данной территориальной общностью, осознают свою причастность к ней, а от нее получают ощущение принадлежности и безопасности.

2.2. Критерии выделения территориальной общности

Исходя из вышеизложенного представления, объектом данного исследования является локальная территориальная общность, представляющая собой целостную и относительно самостоятельную первичную ячейку территориальной организации общества. В качестве таковой выступает совокупность людей, объединенных социальными связями, возникающих по поводу определенных условий жизнедеятельности на территории, где они проживают. При таком подходе под территориальной общностью понимается территориальная группа населения, рассматриваемая в единстве с естественной и искусственной средой ее обитания [19].

В нашем понимании объединены два подхода, развиваемых в рамках социологии и социальной географии и обычно противопоставляемых друг другу. Первый из них ставит во главу угла “общность по поселению”, а другой - “общность по территории”, каждая из которых служит предпосылкой формирования определенных интересов и типов поведения групп людей. На наш взгляд, удовлетворительное представление о процессе функционирования и развития изучаемого объекта можно получить лишь учитывая общность как территориальной базы, так и условий жизнедеятельности, создающие предпосылки для формирования специфических интересов и типов поведения людей.

Несколько модифицируя понятие, используемое в работах Л.Пала [19], в данном исследовании мы исходим из того, что о территориальной общности как “местном обществе” можно говорить, если характерное для общества в целом разделение труда в данной общности модифицировано под влиянием местных условий, если в поведении жителей можно выделить интеграцию, усиливаемую или ослабляемую удовлетворенностью местом жительства, если модели поведения, связанные с участием в принятии решений, влияющих на судьбу места жительства, совместными действиями и ощущением перспективы отличают жителей данной общности от других. Ему в значительной мере присущи важнейшие, по мнению Э.Шилза, признаки общества, такие как саморегулирование и самовоспроизводство. [21].

Уточняя критерии выделения территориальной общности, обоснованные нами ранее [22], можно сформулировать следующий их набор:

территориальная концентрация населения;

- пространственная обособленность и локализация большей части основных функций по воспроизводству территориальной группы населения на относительно компактной территории;

- относительная "самодостаточность" производственной и непроизводственной сфер для удовлетворения основных потребностей населения;

- социально-экономическая целостность, проявляющаяся в большей интенсивности внутренних связей по сравнению с внешними;

- однородность условий функционирования локальной общности и порождаемая их единством специфика качественного состава населения и среды его жизнедеятельности;

- осознание большинством жителей своей принадлежности к данной территориальной общности, их социальная самоидентификация;

- наличие у членов общности общих интересов, формирующих определенные типы поведения территориальной группы;

- наличие элементов самоуправления.

Не преуменьшая значимости каждого из сформулированных нами критериев выделения территориальной общности, хотелось бы отметить особую роль двух их них. На наш взгляд, значительную роль для понимания механизмов функционирования территориальной общности играют территориальная самоидентификация и социальное участие населения в развитии территории (самоуправление), на которых мы в дальнейшем и сосредоточим свое внимание, анализируя эмпирические данные.

Ориентируясь на вышеизложенные критерии, представляется, что из всей иерархической структуры социально-территориальных систем в качестве локальных территориальных общностей следует рассматривать общности поселенческого типа относительно небольшого масштаба (обеспечивающего возможности взаимодействия): сельские поселения и их взаимосвязанные группы, малые и средние городские поселения, отдельные территориальные подструктуры крупных городов, отвечающие выделенным критериям. Эмпирическими референтами локальных территориальных общностей в данном исследовании выступали сельские поселения, сельские районы (как группы взаимосвязанных поселений) и малые города Сибири.

2.3. Подходы к изучению территориальной общности с позиции разных социологических перспектив

Уже при беглом анализе понятия "коммьюнити" видно, что в этой области не приходится говорить о какой-либо одной парадигме, в рамках которой работают основные исследователи, а, соответственно, и об использовании какой-либо одной модели объяснения.

Рассматривая развитие методологических подходов в динамике, достаточно сложно выделить конкретные парадигмы, четко отделяющиеся от других.

Исторически одно из первых серьезных исследований территориальной общности связано с именем Ф. Тённиса, выдвинувшего в 1887 г. идею противопоставления двух специфических форм социальной организации - “общины” и “общества” [23]. Его исследование, принадлежащее к идеально типологическому направлению, основано на анализе средневекового и современного европейского общества. Выдвигая конструктивный тип коммьнити, он связывал этот тип с социальной и культурной гомогенностью, консенсусом, взаимопомощью и другими формами "коммунального" поведения и общения, характерными для сельской жизни. По его мнению, отношения между людьми, проживающими на одной территории, освещены традицией, построены на принципах согласия, неформальны и содержат цель в себе, а не служат достижению целей. Предполагается относительная замкнутость коммьюнити, поддерживающая культурную гомогенность. Подобная культура не предполагает существования индивида в качестве обособленной личности, вследствие чего отделение личности от культуры сельской общины рассматривается последователями как разрушение коммьюнити. Общность была для Ф.Тенниса синонимом тепла очага, семьи, идеализированной общины традиционного образца, что часто навлекало критику из-за отождествления ее с доиндустриальным обществом. Напротив, общество он обозначает синонимом “чужое”. По свидетельству Р.Кёнига, в Германии в 20-е годы “общность” была волшебным словом, объединявшим тогдашнюю гуманитарную элиту. Вся социология строилась вокруг понятия “общность” и против понятия “общество” [24]). Хотя в целом схема Тенниса достаточно абстрактна, и последующие исследователи считали её объяснительные возможности применительно к современному обществу достаточно ограниченными, в последние десятилетия в Германии отмечена тенденция активного интереса к идейному наследию Ф. Тённиса. “Тот факт, что ни один из социологических конгрессов последнего десятилетия не обошелся без специальных докладов о Тённисе, служит веским подтверждением новой тенденции” [25]. По-видимому, причина возрождения научного интереса к идеям Тённиса связана с тем, что в фокусе его внимания находилась обыденная жизнь людей, основанная на “созидательном единении, достижимом общей волей”.

Другой подход к исследованиям коммьюнити активно развивался в рамках экологического направления Чикагской школы (Р.Парк, Э.Берджес, Э.Хоули, Р.МакКинзи и т.д.) [26]. В этом случае общность рассматривалась как производное от совместного места жительства, как целостный самодостаточный организм с собственным жизненным процессом. Общие интересы членов коммьюнити выступают как функция от проживания в одном месте. В этой концепции - совмещение двух парадигм: с одной стороны, - организмические аналогии, постулат необходимости изучения "социальных фактов", развивающихся по собственным законам, независимым от сознания индивидов, т.е. своего рода натуралистическая редукция, а, с другой, - попытка рассмотрения сообщества как взаимодействия социальных атомов, являющихся основой целостности. Э.Берджес объясняет разные типы общественных явлений как адаптивные реакции на изменения среды (т.е. взаимодействие: организм-среда), отдельные акты поведения в пределах этого социального организма - межличностные взаимодействия. Следовательно, налицо интеракционистский аспект одновременно с натурализмом.

Изменения ориентации теории общности, начавшиеся в 30-х годах, стали более отчетливыми в 60 -70-е годы [27].

Предмет исследования коммьюнити в значительной мере переместился на взаимодействие групп, их контакты. Причины обращения к интеракционизму (и соответственно, к интерпретативной парадигме) объяснялись кризисом экологического подхода и стремлением отразить реальные изменения в процессе развития общества, связанные с исчезновением традиционных автономий, деревенского типа общины, распада общиннных отношений. Последовательный анализ этих процессов проведен М.Стейном и Р.Уорреном [28].

Наряду с интеракционизмом в исследованиях коммьюнити в этот период продолжал развиваться подход к территориальной общности в терминах теории систем и функционализма, в соответствии с которыми коммьюнити выступает как социальная система, основные подсистемы которой - институты власти, экономики, образования, религии, семьи [29]. Каждая из подсистем в свою очередь состоит из множества элементов, задающих специфические "правила игры" для социальных групп. Существует высокая степень взаимосвязанности между членами данной системы и между системами, включая как горизонтальные, так и вертикальные связи. Тенденции развития любой социальной системы (в том числе и коммьюнити) - стремления к состоянию равновесия, результатом чего является приспсобление, координация и интеграция различных частей системы. Базисные концепции функционализма (в разных его модификациях) служат для поддержания и обогащения теории социальных систем. Хотя эти подходы по-прежнему подвергаются критике за механистичность при взгляде на социальную организацию, они дают полезный инструмент в руки исследователя, с помощью которого можно понять, как структурированы и организованы территориальные общности.

Не имея возможности подробно останавливаться на других подходах к изучению коммьюнити, таких как теория конфликтов, теория действия, символическое построение коммьюнити и т.п., хотелось бы отметить, что современные исследователи концентрируют преимущественное внимание на анализе действия коммьюнити и противодействия социальной проблеме (М.Кастелс), определении границ (их жесткости или размытости) территориальной общности, структуре власти (ее распределение в локальной общности), эволюции традиционных общин к "необщинным" сообществам (М. Робинсон [30]), стратегиях изменения местных сообществ в зависимости от контекста общественного развития (так, Б.Чекоуэй выделяет среди них такие как мобилизацию масс, социальное действие, социальное гражданское участие, общественная защита, просвещение, развитие местных услуг) [31]) и т.п.

С нашей точки зрения, для большинства современных исследований характерен мультипарадигмальный подход, и это вряд ли следует рассматривать как недостаточную теоретическую проработанность. Скорее можно говорить о том, что сложность самого объекта требует для изучения процессов, протекающих в рамках территориальной общности, объединения различных подходов и междисциплинарных исследований.

2.3. Роль территориальной общности в кризисном обществе

В ходе изучения процессов социальных изменений, происходящих в обществе, сложился широкий диапазон взглядов на направления развития территориальных общностей: от их распада в высокоурбанизированных обществах до констатации изменений в терминах теории трансформации.

Так, некоторые исследователи, базируясь на противопоставлении традиционного и современного обществ, выдвинули гипотезу о возможном исчезновении коммьюнити как элемента социальной организации в урбанизированном обществе в результате передачи функций другим институтам и организациям и, как следствие, эволюционного перерастания либо ассимиляции и слияния с обществом.

Не поддерживая точку зрения о полном исчезновении коммьюнити, большинство исследователей считают, что современные коммьюнити характеризуются ослаблением связей, нарастанием чувства отчужденности и стремлением к самоидентификации с другими (не территориальными) общностями. На наш взгляд, и это утверждение верно только отчасти, поскольку небольшая территориальная общность в современных условиях ослабления внешних связей сохраняет, а в ряде случаев и усиливает внутренние.

М. Стейн, рассматривая локальные общности как микрокосмы большого общества и анализируя макропроцессы на локальном уровне, еще в начале 60-х годов пришел к выводу, что под воздействием 3-х основных процессов: урбанизации, индустриализации и экономического кризиса - нарушилась локальная автономия и изменилась человеческая жизнедеятельность в локальных общностях [32]. Была сформулирована "теория затмения", констатирующая не распад локальных сообществ, а их трансформацию в ходе изменения структуры и функций и приспособления к современному развитию. В терминах теории трансформации локальные общности являются необходимым элементом, опосредующим экономическое развитие и социальную стабилизацию.

Следует сказать, что американские социологи, говоря об изменениях в американских коммьюнити 70-х годов, показали, что главная черта эволюции состоит в разрушении изначальных оснований замкнутости, причем наиболее существенные изменения вызваны внешними по отношению к рассматриваемой общности связями и внешними решениями, “системой их интеграции в большое общество”… Тем не менее, хотя влияние на сообщности внешних обстоятельств и решений, лежащих вне сферы их власти, несомненно, проблема может оказаться преувеличенной” [33]. Такова, например, точка зрения Э.Рейсса-младшего, утверждающего, что “сообщность как единица американской социальной системы более автономна и жизнеспособна, чем это явствует из большей части американской социологической литературы” [34].

Представляется, что положение Э.Рейсса об автономности и жизнеспособности территориальной общности, обоснованное им для американской действительности 70-х годов, применительно к условиям современной российской действительности также достаточно справедливо.

В кризисной ситуации, характерной для современной России, территориальная общность, на наш взгляд, не только не исчезает или не поглощается “большим обществом”, но и приобретает новое качество под воздействием изменяющихся общих условий. Представляется, что локальные территориальные общности являются необходимым элементом территориальной организации общества, опосредующим экономическое и политическое развитие, а также социальную стабилизацию. Они сохраняют за собой важнейшие функции и приобретают новые, принимая на себя компенсацию отчуждающего воздействия современного общества

На чем основана такая позиция?

К территориальной общности в полной мере применимо положение, что в ее основе (как и любой социальной общности) лежит стремление к реализации тех преимуществ, которые дает солидарность, объединение усилий, ведущие к росту эффективности индивидуальных действий, способности отстаивать свои интересы и тем самым к возможности выживания.

В рамках общности в выборе стратегий поведения индивида становится характерной ориентация не на другого, а на НАС как членов общности, к которой Я принадлежу. У индивида и возникает новый круг намерений, желаний, обязательств, которые напрямую с его личными потребностями не связаны, но повышают эффективность функционирования общности как целого.

В основу критерия эффективности (а, следовательно, и устойчивости) функционирования общности могут быть заложены два основания:

1) соотношение положительного эффекта от участия и платы за координацию усилий и готовность жертвовать своими интересами;

2) степень превышения этого показателя в данной общности по сравнению насколько эта мера больше, чем в других конкурирующих общностях

Социальные контакты, общение и социальное взаимодействие, обмен сопряженными, скоординированными системами действий, характерные для коммьюнити, устанавливаются и развиваются прежде всего с целью сохранения тех условий, которые заложены в координации, взаимопомощи, получаемой от значительного (а не от одного партнера) числа людей. Это дает куммулятивный эффект поддержки общности. Данный сегмент связей не столько завязан на личные цели и потребности, сколько на укрепление позиции общности как целого.

На наш взгляд, представление, трактующее локальную общность как “расширенный дом с высокой степенью территориальной идентификации” [35], в известной мере отражает защитную функцию территориальной общности перед внешними воздействиями, роль которой в кризисной ситуации возрастает.

Важнейшие характеристики территориальной общности, такие как теснота внутренних связей и пространственная самоидентификация жителей, связанная с осознанием своей принадлежности к данной группе, становятся особенно важными именно в условиях радикальных и быстрых изменений, в период дезорганизации общественной жизни, когда происходит ломка устоявшихся социальных идентификаций, разрушение сложившихся систем ценностей [36].

В цикле статей, посвященных анализу переходного общества, Н.Наумова отмечает, что “общество в переходный период – это особая, неустойчивая система, которая не соединяет его старое и новое состояние, а интенсивно и почти неуправляемо формирует последнее… Неустойчивость переходных социальных систем и неэффективное, как правило, управление ими формирует у большинства людей ощущение неуправляемости общества и несостоятельности власти” [37].

В современной России попытки “реформирования сверху” привели к рассогласованию процессов изменений: появление новой социальной среды, в которой вынуждены существовать люди, не успевшие адаптироваться к изменившимся условиям жизнедеятельности. Для обычного человека это означает утрату чувства уверенности, стабильности, неопределенность ситуации, в которой он живет. Социальная нестабильность ведет к растерянности, ощущению беззащитности, одиночества. Кризисные условия обостряют стремление к групповой защите, солидарности, поэтому представляется, что именно территориальная общность может сыграть важную роль, противодействуя дезорганизации и выступая своего рода защитой, способом адаптации своих членов к меняющейся ситуации. Безусловно, это положение, заслуживает тщательной проверки, однако, некоторые данные, приведенные ниже, дают нам основание выдвинуть такую гипотезу.

В данном разделе хотелось бы остановиться на описании результатов эмпирических исследований, касающихся двух наиболее важных, с нашей точки зрения, вопросов: территориальной самоидентификации и социального участия жителей как базы существования территориальной общности.

Для сельского населения (впрочем, как и для жителей малых городов) сильная связь с местом жительства в значительной мере базируется на семейно-родственных и соседских связях и взаимодействиях (по данным опросов населения, проведенных в 1995 –1996 гг. в 2 районах Алтайского края и Новосибирской области. Выборка репрезентирует взрослое население района.). 75.4% респондентов имеют родственников, живущих в том же поселении, и только 3.2% заявили, что они не поддерживают регулярных контактов ни с кем, из живущих здесь родственников, в то время как 60.8% общаются с родственниками почти ежедневно. Более, чем у трех четвертей опрошенных близкие родственники, с которыми они поддерживают тесные связи, проживают в этом же районе, в 66% семей, имеющих взрослых детей, отделившиеся дети живут здесь же. Таким образом, большинство жителей имеет по месту жительства достаточно сильные родственные связи, в результате чего наблюдается высокая ориентация на членов семьи в совместных делах, опора на семью как базовую группу. Если нужен совет в решении важного вопроса, 66,6% респондентов в первую очередь обращаются к членам своей семьи, и еще 23% - к близким родственникам, более половины рассчитывает на реальную помощь родственников при строительстве и ремонте дома, ведении личного подсобного хозяйства, присмотре за детьми и уходе за больными и стариками, при финансовых затруднениях и т.п. При этом помощь детям носит преимущественно денежно-продуктовый характер, родителям же в основном оказывается помощь трудом. Тот факт, что по меньшей мере каждый четвертый опрошенный не рассчитывает на чью-либо помощь и старается справиться сам, объясняется не столько нежеланием, сколько отсутствием (в силу различных обстоятельств) возможности реальной помощи со стороны родственников.

Достаточно сильны и соседские связи: лишь 11.6% опрошенных указали на то, что они не поддерживают регулярных контактов с соседями, а 81% утверждает, что ни с кем из соседей у них нет плохих отношений.

Ощущение социальной дистанции среди жителей внутри поселения чаще всего в сознании связывается с выделением из общей массы групп местных руководителей (51.2%), хозяйственных руководителей (42.3%), предпринимателей (41.3%), а также разделением на богатых и бедных (37.1%) и т.п.

Свыше 70% опрошенных удовлетворены отношениями между людьми в их поселении. И если между жителями возникают конфликты, почти в трети случаев они разрешаются самими участниками конфликта. Неслучайно специфика отношений между людьми упоминается среди основных ценностей, занимая третье место в общей системе, и только 1.1% негативно оценивают "общинную" жизнь на виду. Однако лишь 8.5% считают, что, несмотря на трудное время, отношения людей друг к другу не изменились. При этом обращает на себя внимание то, что 55.8% с сожалением отмечают, что люди сейчас мало общаются между собой, и 78.9% считают, что раньше люди были более открытыми, между ними было больше согласия.

47.6% опрошенных ценят богатое прошлое своего поселения и с гордостью говорят о нем, только 14% призналось в том, что они не интересуются прошлым своего места жительства.

Большая часть жизнедеятельности населения концентрируется в границах своего района: несмотря на то, что в районе нет ни одного городского поселения, способного принять на себя обслуживающие функции, почти 40% жителей никогда не ездят в краевой центр, еще 34.5% бывают там не чаще, чем раз в год, более половины не ездят в другие города, хотя ближайший город находится на расстоянии в 100 километров. Вне района только 10% получают медицинские услуги и покупают промышленные товары, остальные виды услуг практически полностью замкнуты на район.

Привязанность к месту жительства в значительной мере связана с тем, что большую долю респондентов составляют местные жители. Только 9.2% опрошенных приехали сюда менее 5 лет назад, в то время как почти 50% живут здесь - более 40 лет. Причем в половине семей несколько поколений связано с данным поселением, а у четверти семей не менее трех поколений жили здесь. Не случайно большинство опрошенных воспринимают свое место жительства как "малую родину": 61% родилось в этом же районе, в 2/3 семей по крайней мере один из членов семьи родился здесь. Родственные отношения являются основным мотивом переезда сюда с предыдущего места жительства: у 23.4% здесь жили родственники мужа или жены, 11.9% - родители, 13.4% хотели жить ближе к родственникам, а 7.1% жили здесь раньше и вернулись после отъезда.

Все это свидетельствует, на наш взгляд, об осознании большинством жителей своей принадлежности к данной территориальной общности.

Можно говорить и об усилении связей людей со своим местом жительства в современных условиях. Об этом свидетельствует очень низкая потенциальная миграция: только 4% ориентированы на переезд, причем большинство из них намерены переехать ближе к родственникам. Конечно, в этом есть элемент вынужденной стабилизации, характерной для современных условий, когда ехать некуда (нет жилья и работы) и не на что, особенно, если на новом месте никто не ждет. Но тем не менее на вопрос "Если бы это зависело только от Вас, где бы Вы предпочли жить?" 61.6% респондентов ответили, что они хотели бы жить там, где живут сейчас.

Каждый третий респондент удовлетворен условиями жизни в своем поселении. Общее позитивное отношение к своему поселению высказали 24.4% опрошенных, причем наиболее высоко ценятся такие характеристики, как природные условия (49.3%), спокойная жизнь (7.7), не нравятся же прежде всего оплата труда (11.5), плохое состояние дорог (6.9%), грязь (10.4%), несправедливость со стороны руководства (2.4%). В целом о своей неудовлетворенности условиями жизни заявили также 31%, причем в большинстве случае респонденты связывают свое недовольство не столько с условиями жизнедеятельности в данном районе, сколько с общим ухудшением социально-экономической ситуации в стране.

Усиление привязанности к своему месту жительства в ухудшающейся общей ситуации привело к изменению ориентаций жителей. На смену привычной надежде на изменения извне или попыткам решить свои проблемы за счет миграции приходит ориентация на улучшение условий жизни собственными силами. 51.8% респондентов убеждены, что если что-то не нравится в поселении, нужно стараться преобразовать его, а не уезжать на другое место на все готовое. 62.2% рассчитывают на улучшение жизни собственными силами, 12% - на поддержку семьи, 3% - на друзей и знакомых. И хотя необходимость усиления контактов между жителями, важность их участия в решении проблем своего поселения осознается большинством, сотрудничество в развитии своего поселения оценивается как слабое. 78% считают, что люди больше думают о себе, чем об общем деле. Хотя удаленность района от центров и пространственная изолированность в значительной мере противостоят разрушению общинных связей, ведут к сплочению жителей, тенденции индивидуализации наблюдаются и здесь. Этим могут быть объяснены заявления о том, что люди, болеющие за общее дело, сейчас ценятся недостаточно.

Аналогичные результаты можно проследить и по ответам жителей малых городов. Так, опрос, проведенный в 1997 г. в городе Искитиме, находящемся в пределах полуторачасовой транспортной доступности от Новосибирска (малый город, по отношению к которому не приходится говорить об его удаленности от центров и пространственной изолированности) также свидетельствует о достаточно сильной привязанности к своему месту жительства. По крайней мере, четверть опрошенных – жители города в третьем поколении, еще треть – во втором поколении (сюда приехали их родители), большинство респондентов живет здесь всю жизнь и лишь 3% приехали сюда менее 5 лет назад. Только у 10% в городе нет родственников и у 9% - близких друзей. Оценка по шкале семантического дифференциала показывает, что почти для 78% город является “малой родиной”, две трети считают его “хорошим”, “приятным”, и почти половина – “добрым”. 44.5% жителей, несмотря на крайне сложную ситуацию, в которой оказались сейчас монофункциональные города, гордятся своим городом и лишь у 18,8% город не вызывает чувства гордости. Среди качеств, по мнению респондентов, чаще всего встречающихся у жителей города, первые 7 мест занимают терпимость (67%), простота (61), общительность (60), трудолюбие (56), гостеприимство (55), дружелюбие (54) и доброта (52,4%). Гораздо реже называют равнодушие, неприязнь к окружающим, безразличие к людям, замкнутость, скрытность. Уже сам перечень наиболее часто называемых качеств свидетельствует о явном превалировании в сознании опрошенных именно общинных характеристик. Лишь 17% не удовлетворены отношениями между людьми в городе.

Для оценки степени осознания жителями территориальной привязанности показателен ответ на вопрос: “С какой территорией Вы чувствуете себя сильнее всего связанным? Чьи проблемы Вас волнуют больше всего?”. Ответы распределились следующим образом (в %):

В последние годы среди исследователей часто высказывается мнение о том, что происходит стягивание пространства идентификации в точку вокруг своей семьи и близкого окружения. Представляется, что эта точка зрения не столь противоречит нашему выводу о повышении роли территориальной общности в кризисной ситуации, как это кажется на первый взгляд. Подтверждением тому служит и высокая степень связанности людей со своим поселением, проблемы которого воспринимаются острее всего, и достаточно сильные семейно-родственные связи именно в границах своего поселения. В связи с этим можно предположить, что пространство в известной мере стягивается к поселению.

Любопытные результаты показала попытка применения классической концепции солидарности к исследованию территориальной общности, реализованная в дипломной работе Т. Беляевой (ей принадлежит и сама идея) под руководством автора данной главы. На основе сформированной системы понятийных индикаторов солидарности общности (круг которых ограничивался имеющейся информацией), таких, как самоидентификация членов общности, противопоставление членов данной общности другим общностям (“Мы”-“Они”), важность оценки поведения и действий со стороны других членов общности, поведенческие основания для уважения, наличие общих, разделяемых всеми ценностей, наличие значимых для жителей отношений внутри общности, было показано, что в период общественной дезинтеграции механизм солидарности внутри локальной общности, срабатывает как специфический способ защиты индивидов. Это позволяет говорить не столько о разрушающейся общности под воздействием деструктивных процессов в обществе, а о самовоспроизводящейся общности, осуществляющей социальный контроль за своими членами.

Выводы данного раздела базируются преимущественно на результатах обследований сельского населения (если это не оговорено особо в тексте). Именно для сельской территориальной общности с ее относительно небольшими размерами характерна большая приближенность населения и местной власти и поэтому проблемы взаимодействий “население - местные власти” прослеживаются достаточно наглядно. Вместе с тем опыт наших исследований, проводимых в малых городах, показывает, что аналогичные тенденции (недоверие к властям, отчуждение от власти, слабая включенность населения в процесс самоуправления и т.п.) в городе носят еще более выраженный характер. При этом большинство цифр, характеризующих отношение к местной власти, носит удивительно устойчивый характер, который почти не зависит от смены эмпирического объекта исследования (село-район-город) и времени опроса (1993-1997 гг.).

Оба аспекта с разных сторон характеризуют степень включенности индивидов в решение проблем местной жизни.

Как показали наши обследования, самооценка степени осведомленности жителей о местной жизни относительно низкая: только каждый восьмой уверен, что он полностью осведомлен обо всем, что происходит в общественной жизни поселения, еще 21% считают себя достаточно хорошо осведомленными, основная же часть респондентов (41.8%) характеризует уровень своей информированности высказыванием "что-то слышал", при этом почти 20% респондентов утверждают, что они не интересуются общественной жизнью поселения. Основным источником информации о местных делах оказываются разговоры с другими жителями поселения (74%), второе место занимают средства массовой информации (местная газета - 15.7%, местное радио - 6.9%) Информацию же от органов местной власти получает лишь небольшая часть респондентов: 3.4% упоминают в качестве источника своей информации отчеты местных руководителей, 3.2% - сходы, собрания жителей и мнене 1% - ответы на запросы в органы местной власти.

В результате только 14.8% опрошенных считают, что они знают о намечаемых перспективах развития поселения (причем по оценкам интервьюеров, свыше половины из них обладают лишь поверхностными знаниями), но 44% - не знают, но хотели бы об этом знать.

Об уровне информированности населения о деятельности органов местной власти можно судить на основе знания жителями конкретных мероприятий, осуществляемых в данном поселении, а также через самооценки населения.

Несмотря на то, что в сельском районе и в относительно небольших поселениях "вся жизнь на виду", далеко не все респонденты смогли называть конкретные действия, предпринимаемые местными властями для социальной защиты населения в условиях экономической реформы. Каждый 7-й респондент затруднился указать мероприятия, направленные на реализацию социальной защиты жителей.

Анализ показывает, что наименее информированы те социальные группы, которые испытывают меньшую потребность в подобной защите. Это прежде всего лица в наиболее активных возрастах. Доля неинформированных о конкретных мерах выше среди относительно молодых людей, рассчитывающих прежде всего на собственные силы, а не на помощь со стороны государства. По собственным оценкам, они легко осваиваются с жизнью в условиях рынка и чувствуют себя относительно спокойно.

В большей степени обладают информацией о конкретных мерах люди, трудно осваивающиеся с новыми условиями и ориентированные на помощь со стороны государства. Причем с возрастом уровень информированности несколько повышается.

Если говорить о самооценках, то только каждый шестой из опрошенных считает, что он хорошо информирован о деятельности органов местного самоуправления, направленной на социальную защиту населения. В то же время свыше трети (38.8%) населения оценивает свою информированность по этому вопросу как недостаточную и хотели бы знать больше. Еще ниже самооценка информированности об источниках средств на социальное развитие поселения: только 8% имеют представление (да и то относительно поверхностное) о местном бюджете и направлениях его расходования, хотя в 5 раз большая доля не знает об этом, но хотела бы знать.

В целом уровень информированности населения о деятельности местных властей следует оценивать как недостаточный.

Как нам представляется, образ местных властей в глазах населения отражает не столько результаты недавних социальных изменений, сколько представление, исторически сложившееся у населения на протяжении многих поколений. Основные признаки этого отношения - отстраненность от властей, недоверие к исходящим от них новациям, неверие в добрые намерения, бескорыстие их руководителей и в их возможности.

Население весьма низко оценивает как информированность местной власти о своих (населения) проблемах, так и ее ориентированность на учет интересов людей: лишь 9.5% респондентов считают, что местные власти достаточно интересуются мнением жителей по наиболее важным проблемам жизни территориальной общности, и только 4.1% ответивших отмечают, что руководители местных органов хорошо знают о нуждах жителей и могут отстаивать их интересы. Около 40 % опрошенных полагают, что руководители думают прежде всего о своих личных интересах, 80% убеждены в том, что местные власти мало интересуются (или совсем не интересуются) мнением населения. При решении проблем местной жизни, по мнению жителей, решающими оказываются собственные позиции властей (26.5%), позиции вышестоящих руководителей (18.4%), затем производственные интересы предприятий и меньше учитываются мнение и интересы населения (12.4%). В результате лишь 2% респондентов называют население среди субъектов, которые могут влиять на социальную и экономическую ситуацию в своем месте жительства.

Достаточно сильной представляется в глазах населения вертикаль исполнительной власти, степень ориентации местных властей на вышестоящие органы управления по гораздо выше, чем на интересы населения: около 54% считают, что местным руководителям свойственна ориентация на вышестоящее начальство, перед которым они чувствуют наибольшую ответственность (48%), в то время как наличие у них ответственности перед населением признает лишь 11%. Правда, при этом ответственность, по мнению жителей, вообще мало присуща местным руководителям: как характерную черту этих руководителей ее отметили лишь 34.5% респондентов), при этом 29% убеждены, что местные руководители не чувствуют ответственности ни перед кем.

Среди личностных качеств местных руководителей опрошенные чаще всего отмечают наличие профессиональных знаний местных проблем (71.4%), опыта (53%) и гораздо реже - добросовестное отношение к делу (19.6%) и бескорыстие (18.5%)

Однако с утверждением, что нынешнее руководство не способно в условиях реформ решать стоящие перед ним проблемы, согласны менее (% респондентов.

Вместе с тем, жители не склонны возлагать всю ответственность за происходящее на конкретных лиц из местных руководителей: каждый четвертый отмечает, что руководители стараются облегчить жизнь людям в новых условиях, но не имеют реальных возможностей для этого, а 8% убеждены в том, что дело не в конкретных людях, а в системе управления.

При этом более категоричными в своих оценках (хотя менее осведомленными о реальной деятельности властей и в меньшей степени интересующимися ею) являются относительно молодые, более снисходительно - старшее поколение. Ответственность на систему управления более склонна возлагать молодежь, причем среди лиц, включенных в рыночную экономику это мнение распространено больше. И все же хотя мнения у различных категорий населения о местных руководителях и различаются, почти все группы "выставили" им относительно низкие оценки.

Невысоки и оценки степени влияния местной власти на социально-экономическую ситуацию в поселении. Его признает только пятая часть ответивших и практически никто не считает, что на эту ситуацию может влиять население (2%), а 19% вообще затруднились ответить на этот вопрос. Кроме того, каждый восьмой респондент считает, что на современную ситуацию на местах не влияет никто.

Скептицизм населения, его традиционное недоверие и отчужденность по отношению к любым властям (в том числе и местным) приводит к тому, что вместо активного взаимодействия с местной властью, люди стараются держаться от нее подальше. Около двух третей жителей в течение года не обращалось в органы власти ни по каким вопросам, остальные же обращались в основном для оформления различных документов, справок и т.п. Но и такое слабое и формальное взаимодействие оценивается недостаточно позитивно. Лишь немногим более половины обращавшихся отметили, что их вопрос был решен, а каждый четвертый считает, что местные органы либо ничего не сделали для решения их вопросов, хотя имели такую возможность, либо отказали, либо вообще не ответили на запрос. По мнению обращавшихся в местные органы власти, лишь 23% встретились с внимательным, чутким отношением, стремлением помочь, в то время как 38.6% восприняли отношение со стороны властей как негативное, натолкнувшись на равнодушие, нежелание выслушать, учесть мнение людей, волокиту.

В результате 60% оценили деятельность местных органов власти низко и очень низко, доля же, поставивших высокие оценки, составила менее 2%, а каждый десятый затруднился дать хоть какую-то оценку. Средняя оценка населением деятельности местных властей по 5-ти балльной шкале составляет 1.95 балла.

Только 1.2% опрошенных отметили рост доверия к местной власти за последний год. У 44% доверие к ней снизилось, не изменилось - у 25.8%. Почти 23% респондентов, по их словам, никогда не доверяли местным властям (т.е. фактически уровень доверия не изменился почти у половины опрошенных).

Особый интерес представляет категория лиц, утверждающих, что они никогда не доверяли местным властям. В возрастном отношении это наиболее однородная группа, причем она состоит преимущественно из лиц моложе 40 лет, т.е. наиболее активных возрастов. Опыт их общения с местными властями скорее негативный: обратившись в органы местной власти с вопросами трудоустройства, жилья, соблюдения законности, получения лицензии и т.п., они столкнулись с равнодушием и нежеланием помочь. Среди недоверяющих властям выше, чем в среднем по выборке, доля лиц, проблемы которых не были разрешены местными властями, получивших отказ либо не получивших никакого ответа. Неудивительно, что представители этой группы в большей степени убеждены, что руководители думают прежде всего о своих интересах, забывая о нуждах людей, и считают, что в тех случаях, когда местные власти и стараются облегчить жизнь людям, у них нет реальных возможностей для решения современных проблем. Среди этой категории жителей почти самая высокая доля лиц убежденных, что никто не может защитить их интересы. На наш взгляд, эта категория жителей заслуживает особого внимания со стороны местных властей и целенаправленной работы с ней для того, чтобы этих людей, относительно молодых и достаточно активных, можно было превратить из противников в своих союзников и помощников.

Можно предположить, что отношение жителей к властям в значительной степени зависит от того, как население оценивает эффективность решения проблем социальной защиты, то есть защиты интересов населения. 22% опрошенных считают, что местные власти никаких мер социальной защиты не осуществляют (возможно, что такая оценка связана не столько с действительным положением вещей, сколько с особенностями конкретных людей, высказавших эту точку зрения, их психологическим состоянием, неудачным опытом обращения за помощью, а также недостаточной информированностью в этих вопросах).

В качестве конкретных мер называют прежде всего выделение земельных участков, предоставление льгот отдельным группам жителей (пенсионерам, участникам войны, многодетным семьям), оказание материальной поддержки малообеспеченным, сдерживание роста цен на транспорт и т.п.

И тем не менее только 5% респондентов ощущают достаточную заботу о себе со стороны местных властей, а 73.3% не чувствует никакой заботы, еще 9% чувствуют очень слабую заботу о себе, хотя о том, что они не нуждается в заботе местных властей сказали только восемь респондентов. Лишь 19% видят в лице местных властей защитников своих интересов. По-видимому, такое неверие в возможность местных властей защищать интересы населения в условиях реформ является естественным следствием общего неверия в силу местной власти. Следует отметить, что небольшая доля респондентов (6.4%) возлагают надежды в защите своих интересов на руководство своего предприятия, и по отношению к ним (не говоря уже о профсоюзах) скептицизм тоже очень велик. В результате 11% опрошенных затруднились назвать хотя бы какого-то защитника своих интересов, а почти половина жителей убеждены, что в условиях экономической реформы никто не защищает их интересы.

В этой ситуации, как считает почти две трети населения, в улучшении своей жизни полагаться можно лишь на самого себя, на свою активность. В целом чаще всего ориентированы на самозащиту люди средних возрастов: наибольшая доля их среди 30-39-летних - почти 38%. При этом надо иметь в виду тот факт, что несколько меньшая доля лиц, ориентированных на самозащиту, среди самых молодых (до 20 лет) свидетельствует не столько о надеждах, возлагаемых на ими на органы власти или кого-либо еще, сколько о том, что многие из них пока не столкнулись с необходимостью такой защиты. Не случайно именно среди молодежи ниже, чем в среднем по совокупности опрошенных, доля считающих, что никто не может защитить их интересы, в то время как значительная часть затруднилась указать защитника своих интересов.

Среди способов защиты своих интересов наибольшее предпочтение отдается жалобам в вышестоящие органы власти (19.5%), обращениям в средства массовой информации - газеты, радио, телевидение (10.7%), критике местного руководства в печати и на собраниях (7.4%). Примерно одинаковый удельный вес тех, кто собирается оказывать активное сопротивление органам власти (6.6%), митинговать (6,6%) или бастовать (7%). Однако, примечательно, что 8.4% опрошенных не смогли определиться с методами защиты собственных интересов, а еще 30.8% вообще не собираются что-либо предпринимать.

Обращает на себя внимание, что выбор способа защиты заметно дифференцирован по возрастным группам. Более активные формы самозащиты - это выбор молодых, в то время как старшее поколение надеется (хотя и не очень сильно) на критику, обращения с жалобами в вышестоящие инстанции, а чаще всего готово смириться, не видя никаких способов самозащиты.

При этом высказываемые предпочтения относительно способов самозащиты в прожективной ситуации и реальное поведение респондентов достаточно далеки друг от друга. Лишь 5% опрошенных указали, что им уже приходилось критиковать местное руководство, 7.8% - обращаться с жалобами, еще меньше доля тех, кто использовал активные формы защиты своих интересов (от 1.4% до 2.5%). А три четверти респондентов ответили, что реально им не приходилось использовать ни один из перечисленных способов.

Вопрос о населении как о субъекте социального участия в значительной мере сводится к вопросу о том, насколько население в целом и его отдельные группы заинтересованы в участии в решении местных дел и готовы его реализовывать на деле.

В целом ориентация на участие в решении вопросов местной жизни у населения очень низкая: лишь около 4% опрошенных утверждают, что они могут и хотят влиять на изменение жизни к лучшему в своем поселении, в то время как 7% не видит смысла в участии в самоуправления, не веря в возможности своего реального влияния, и свыше 60% уверена, что она не может ничего сделать. По-видимому, отсутствие действующих механизмов народовластия, традиционное и всячески поддерживаемое (на деле, а не на словах) "власть имущими" отчуждение населения от процессов принятия решения, воспитанное годами у жителей неверие в возможность участия в управлении, выработали соответствующие стереотипы, социальную пассивность и смирение.

Не случайно каждый четвертый респондент считает, что у жителей нет эффективных способов влияния на решения местных властей и 65% отмечают отсутствие активности со стороны населения.

При этом очень низка самооценка собственной активности: свыше 90% опрошенных дали ответ "никуда не выбран", " не участвую в работе общественных организаций", "практических предложений по улучшению условий жизни поселения не вносил" - картина, на первый взгляд, довольно удручающая.

Вместе с тем, следует отметить, что только 21.7% утверждают, что управление социальным развитием - дело местных властей, а не жителей, около 30% считают важным участие населения в решении вопросов местной жизни, и три четверти убежены в том, что многие проблемы поселения могли бы быть решены, если бы было меньше безответственных и пассивных людей. Среди наиболее эффективных механизмов влияния населения на решения местных властей отмечаются формы непосредственной демократии, такие как сходы, общие собрания жителей, участие в обсуждении вопросов социального развития, участие в представительных органах власти. Мешает же активному участию населения в решении вопросов местной жизни, по мнению респондентов, вовсе не некомпетентность или иждивенчество (обычно называемые представителями органов власти в качестве основных препятствий самоуправлению), а неверие в возможность оказывать влияние на принимаемые решения, незаинтересованность местных руководителей в демократизации управления, отсутствие поддержки инициатив жителей со стороны местных властей, неразвитость соответствующих институтов. Личная готовность к участию в изменении условий жизни в своем месте жительства в сознании респондентов связывается в первую очередь с работой на строительстве, благоустройстве, добросовестным выполнением поручений при значительной ориентации не на самоорганизацию, а на организацию дел извне, со стороны властей, иных организаторов, активистов и т.п.

Обращает на себя внимание и тот факт, что каждый седьмой респондент среди помех активности жителей называет ухудшение социально-экономической ситуации и снижение уровня жизни, в силу которого "жизнь стала так трудна, что людям не до этого", пока не ощутив возможности изменить ее за счет собственной активности.

Общее снижение активности населения в отношении своего поселения, отмечаемое многими респондентами, в значительной степени обусловлено дезинтеграционными процессами, стимулируемыми ухудшением условий жизни, которые проявляются в обществе в целом: индивидуализацией образа жизни, ослаблением стремления к общению, складывающимся безразличием к общим делам. Хотя в быстроменяющейся современной ситуации возможности самовыживания территориальной общности в значительной мере зависят от самоорганизации жителей и их активизации.

В этой связи специальное внимание исследователей должны привлечь 3 группы респондентов: ориентированных на собственные проблемы ("мне не до общественных дел, своих проблем хватает"); неверящих в результативность своего участия в управлении ("не вижу смысла ничего делать, все равно у меня нет возможности реально влиять на условия жизни в поселении"); проявляющиех интерес к деятельности местных властей ("знаю недостаточно, но хотел бы знать") .

Очень коротко остановимся на их портретах. В группе пассивных, занятых прежде всего своими проблемами, чаще встречаются относительно молодые женщины, семьи которых не включены в рыночную экономику, а также старики, столкнувшиеся со сложными материальными проблемами. Эти категории респондентов сравнительно трудно осваиваются с жизнью в новых условиях, считая себя неготовыми к рыночным отношениям, они тем не менее ничего не меняют в своей жизни. По-видимому, этой группе требуется специальная поддержка со стороны местных органов, чтобы помочь им освоиться в новых условиях, вряд ли стоит рассчитывать на их активное участии в самоуправлении.

Иная категория - лица, не верящие в действенность участия в управлении местными делами. Это чаще всего люди среднего возраста, достаточно активные в экономическом отношении. Причем они чаще всего не занимают руководящих должностей и поэтому в отличие от руководителей не имеют возможностей видеть конкретные результаты своего участия в управлении. Думается, что важно преодолеть традиционно сложившееся неверие этой группы, постепенно привлекая их к участию в местных делах, акцентируя внимание на результатах их деятельности, поскольку они представляют собой существенный резерв для развития самоуправления.

Третья группа, заслуживающая специального внимания, - лица, считающие, что они знают недостаточно о деятельности местных властей, но хотели бы знать об этом больше ("заинтересованные"). Это достаточно многочисленная группа (по оценкам, около трети жителей), причем ее представители встречаются среди всех возрастных групп (с точки зрения среднего возраста эта группа имеет самую большую дисперсию). Для этой категории характерна недостаточная подготовленность к жизни в новых условиях, среди них практически нет людей, кого ничто не тревожит, они чаще других озабочены угрозой потери работы, своей неготовностью к конкуренции, возрастанием зависимости "от сильных мира сего", ростом агрессивности, озлобленности в обществе. Вместе с тем, у них нет четкого отрицательного отношения к реформе (хотя мнения склоняются в сторону "скорее отрицательно, чем положительно"), и, по крайней мере, многие из них надеются, что при определенных условиях жизнь станет лучше. Очень важно, что эти люди несколько больше доверяют властям, среди них относительно немного таких, кто считает, что на ситуацию в поселении никто не влияет, и меньше ориентированных только на собственные проблемы. При этом их готовность к участию в решении местных проблем тоже относительно невелика. Хотя среди них больше, чем в среднем по совокупности доля считающих, что местные власти не заинтересованы в участии жителей и будут препятствовать любым начинаниям снизу, но у этой группы нет однозначно негативного отношения к местным властям, и от умелой работы с ними зависит, станут ли они сторонниками местных властей, на которых можно опереться в решении местных проблем, или их противниками, оказывающими активное сопротивление.

3.2.4. Социальная база местного самоуправления

Исходя из вышеизложенного теоретического представления, согласно которому наличие элементов самоуправления является необходимым условием успешного функционирования территориальной общности, возникает необходимость выявления и оценки социальной базы местного самоуправления.

Местное самоуправление нами понимается в соответствии с Европейской Хартией местного самоуправления как "право и действительная способность местных сообществ контролировать и управлять в рамках закона под свою ответственность и на благо населения значительной частью общественных дел" [38]. В качестве основного субъекта самоуправления в таком понимании рассматриваются территориальные группы населения, осуществляющие, непосредственно или через создаваемые ими органы, функции управления развитием территории, непосредственно касающиеся их жизнедеятельности. Тем самым реализуется превращение социальных групп из объекта в субъект управления.

Исходя из этого представления, мы выводим понятие социальной базы местного самоуправления. Социальную базу местного самоуправления данной территориальной общности образуют все члены территориальной группы населения, реализующие право на управление местными делами, а также каким-либо образом ориентированные на осуществление этого права.

В качестве инструмента для выявления социальной базы представляется целесообразным использовать многомерную типологию населения по степени активности в сфере местного самоуправления, опыт построения которой предпринят автором совместно с Т.Ю. Ивановой [39].

Для построения такой типологии использованы критерии:

а) участие в самоуправлении;

б) интерес, проявляемый индивидом к организации жизнедеятельности своей территориальной общности;

в) информированность об основных аспектах жизнедеятельности территориальной общности,

причем каждый из выделенных критериев операционализирован через набор эмпирических индикаторов.

В качестве методов построения типологии населения по степени активности использованы последовательно процедуры факторного и кластерного анализа. В результате построения совместной типологии выделено 5 основных типов населения, различающихся степенью активности в сфере самоуправления. Такая типология, на наш взгляд, обладает двумя достоинствами: с одной стороны, типообразующие критерии складываются из признаков, относящихся только к данному критерию (благодаря кластерному анализу), с другой стороны, признаки, формирующие типообразующие критерии проранжированы по факторным нагрузкам.

Не останавливаясь на описании подробных характеристик выделенных типов (они приведены в [39] ), обратим внимание лишь на основные черты и оценку их возможной роли в перспективах развития социальной базы.

Основу социальной базы местного самоуправления составляет тип "активные участники". Представители этой группы принимают активное участие в решении проблем своего поселения, не только по привычке, но и движимые осознанными мотивами, уверенные в своих силах. Активность этих людей является то, что местные власти к ним прислушиваются, заботятся о них. Однако, ситуация может сложиться так, что стимул этот вскоре ослабнет, и трудно сказать, как себя поведет группа в новых условиях.

Второй тип - "активные наблюдатели" - отличаются не стремятся участвовать в управлении поселением, но в то же время не до конца разуверились в том, что в принципе жители могут регулировать многие процессы в поселении. То, что эти люди предпочитают улучшать условия жизни в своем поселении, нежели уезжать на все готовое в другие места, а также их поддержка экономических реформ свидетельствуют об их активной жизненной позицию в целом. Можно предположить, что внутренний потенциал этих людей спсобен проявиться в условиях крайней необходимости, так как многие из них склонны к активному сопротивлению властям при защите интересов своей семьи. Вклад этого типа в социальную базу местного самоуправления в данный момент заключается в том, что представители его поддерживают интерес населения к жизнедеятельности территориальной общности, косвенно контролируя таким образом деятельность местных органов власти, предотвращая их произвол.

Третий тип "пассивных наблюдателей" играет достаточно скромную роль в формировании социальной базы местного самоуправления. К нему относятся в основном люди предпенсионного возраста, не способные в силу различных объективных обстоятельств участвовать в управлении делами общности. При этом они достаточно оптимистично настроены в отношении возможностей жителей влиять на решение местных проблем. Основной вклад этой группы в социальную базу - моральная поддержка желания более активных жителей влиять на решение проблем поселения. Если представители этого типа сплотятся вокруг решения какого-нибудь общего для них злободневного вопроса, то они могут составить вполне реальную силу.

Тип "только интересующихся" по многим характеристикам представляет собой промежуточную позицию между типами "активных" и "пассивных наблюдателей". В основном - это молодые люди, что дает основания ожидать, что со временем при изменении условий часть представителей этого типа попадут либо во второй, либо в третий тип.

Пятый тип "общественно-пассивных людей", который отличается полным отчуждением от местной власти и участия в самоуправлении, практически не является элементом социальной базы самоуправления. Эта группа в лучшем случае может реализовывать территориально ориентированное поведение, направленные на поддержание целостности территориальной общности. Главной связью между территориальной общностью в целом и представителями этой группы должна быть помощь общности этим людям, многие из которых уже давно перешли рубеж активных возрастов.

В целом социальная база местного самоуправления в современных условиях относительно слаба, и в ближайшие годы вряд ли можно ее ожидать быстрого усиления. Это связано со следующими обстоятельствами. Как видно из приведенного выше анализа, активность в сфере местного самоуправления связана с положительным отношением к экономическим реформам, к деятельности местных властей, а также с убежденностью в том, что рядовые жители поселения могут влиять на решение местных проблем. Ситуация же в стране меняется таким образом, что все сложнее положительно оценивать выделенные моменты, в силу чего менталитет населения меняется скорее в противоположном направлении, и соответственно можно ожидать скорее снижения, чем усиления конструктивной активности населения. Однако, свою роль в активизации населения могут сыграть группы, базирующиеся на самоорганизации жителей, а также деятельность местных властей.

Данный параграф подготовлен по материалам экспертных опросов муниципальных руководителей малых городов Сибири. Несмотря на то, что социологические опросы охватывали как сельские, так и малые городские поселения, мы сочли возможным привести результаты опросов только городских руководителей, тем более, что отдельные интервью с сельскими руководителями свидетельствуют о сходстве проблем самоуправления.Опросы муниципальных руководителей проводятся автором в рамках Ассоциации сибирских и дальневосточных городов ежегодно, начиная с 1992 г. Опрос 26 мэров малых городов проведен в 1997 г. при подготовке к 1 Съезду малых городов Сибири и Дальнего Востока.

В условиях радикальных преобразований, происходящих в настоящее время, основная нагрузка в решении проблем возлагается на представительные и исполнительные органы местного самоуправления, а также на местное население. Однако роль этих субъектов мэрами малых городов оценивается принципиально по-разному.

Так, две трети ответивших мэров считают, что в нынешних условиях определяющая роль в решении местных вопросов принадлежит городской администрации (в этом они более оптимистичны, чем мэры крупных городов) и ни один не сказал, что администрация не влияет совсем. Что же касается действенности городского представительного органа, который призван обеспечивать нормативное поле, контроль и защиту интересов населения, мнение существенно иное: лишь 20% мэров отмечают его определяющее влияние, каждый четвертый утверждает, что представительный орган не влияет совсем, остальные отвели ему относительно небольшую роль. Таким образом, в лице представительного органа большинство глав городских администраций не видят достойного помощника в решении проблем города.

Как другого влиятельного субъекта на территории города 39% мэров городов называют руководителей предприятий. Значительно ниже оценивается роль частного предпринимательства и коммерческих структур (22%).

Роль населения как основного субъекта самоуправления оценивается достаточно скептически: менее 20% мэров считают, что в решении местных проблем она является определяющей. Каждый четвертый не видит полезных форм участия населения в самоуправлении, а 28% считают, что широкое участие жителей в принятии решений может только привести к нежелательным конфликтам. Причем с ростом уровня социальной напряженности в городе неверие руководителей города в возможность участия населения и даже убежденность в его бесполезности растут. Среди полезных форм участия населения в самоуправлении 60% мэров называют участие в работе в качестве депутата (хотя представительный орган сами оценивают достаточно низко) и 38% - участие в обсуждении вопросов социального развития, внесение предложений по решению местных проблем, выступления в прессе. Достаточно скромно оценивается роль органов территориального общественного самоуправления и общих собраний жителей (которые, казалось бы, могли быть значимыми именно в условиях малого города).

Обращает на себя внимание некоторое противопоставление городской администрации и населения, которое в глазах большинства мэров выступает, скорее, как объект, а не как субъект управления, способный участвовать в выработке и принятии решений. Так, в качестве основных факторов, препятствующих активному участию жителей в самоуправлении, мэры городов отмечают иждивенчество, привычку населения надеяться на готовое (52%), недостаток знаний, некомпетентность (36%), безразличие к общим делам (24%) и индивидуализм (16%), в то время, как было показано выше, большинство жителей считают такими факторами в первую очередь незаинтересованность местных властей в активном сотрудничестве с населением и неверие в реальную пользу своего участия. Такое рассогласование (или даже противопоставление) мнений в известной степени может быть снято путем более активного информирования и привлечения населения к решению отдельных вопросов. Интересно, что эта ситуация мало отличается от оценок, данных мэрами крупных городов, несмотря на то, что именно в малом, относительно компактном городе взаимодействие местных органов власти и населения могло бы быть более тесным и эффективным.

Несмотря на сложные условия работы мэра малого города (две трети опрошенных указали, что для них год был очень тяжелым), большинство отмечают перемены в работе городской администрации, причем число отметивших ухудшение и улучшение в ее работе разделилось поровну (по 35%). При этом наибольшие трудности в своей работе мэры малых городов связывают с ограниченностью предоставленных им прав (63,6%) и отсутствием правовых гарантий (54%).

Самостоятельность местных органов власти в первую очередь сдерживается помимо ограниченности финансовых средств и материальных ресурсов, которую назвали 80%, причинами общего характера: существующей законодательной базой (вообще, и тем более по отношению к малому городу), в частности, ее противоречивостью (30,8%), недостаточностью предоставляемых правовых гарантий (30,8%) и, более всего, отсутствием механизмов реализации норм законодательства (50% ответивших). Второе место среди ограничений занимают причины регионального характера, связанные с неотрегулированностью отношений на территории (23,1%), а также попытками вмешательства со стороны вышестоящих органов власти и управления (29,2%). И третью группу составляют местные факторы, такие как кадровый потенциал местных органов, их низкая квалификация и привычка работать по-старому (11%).

Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на то, что самоуправление представляет собой социальный институт, призванный обеспечивать целостность территориальной общности за счет выявления и представления интересов членов территориального сообщества, участия различных социальных групп в осуществлении власти, выработке, принятии и реализации управленческих решений, нормального взаимодействия между населением как основным субъектом самоуправления и местными властями, которым население делегирует свое право на самоуправление, пока не сложилось. По-видимому, здесь вина обеих сторон. В условиях общей социальной нестабильности население не воспринимает новые механизмы социальной регуляции, не ощущает себя в качестве хотя бы потенциального субъекта самоуправления. Отсюда – растущее недоверие к любой власти (в том числе и избранной им самим). Со своей стороны местные власти в населении не видят равноправного партнера в решении вопросов местной жизни. Думается, что пока не будет преодолен этот разрыв, ситуация вряд ли улучшится.

Проведенные исследования показали, что в процессе идущих в стране преобразований трансформация социально-территориальной структуры (элементами которой выступают территориальные общности) происходит в нескольких направлениях. С одной стороны, повышается роль территориальной составляющей (как межрегиональной, так и внутрирегиональной) в общем процессе усиления социальной дифференциации, увеличивая глубину социально-территориальных различий поселенческих общностей. С другой стороны, происходит усложнение структуры территориальной общности, в которой ранее имело смысл выделять три основных субъекта территориальных отношений (территориальная группа населения, местные власти и субъекты хозяйствования, действующие на территории). В современной ситуации усиливается внутреннее расслоение, появляются новые субъекты территориальных отношений (например, внутри ранее достаточно однородной группы местных властей выделяются подгруппы, различающиеся своими интересами и поведением, а иногда, и напрямую противостоящие друг другу; появляются группы, базирующиеся на самоорганизации жителей; происходит становление новых хозяйствующих субъектов, занимающих специфическое место в территориальной структуре и т.п.), изменяются роли ранее существовавших субъектов. От эффективности взаимодействия этих субъектов территориальных отношений в значительной мере зависят возможности, успехи или неуспехи реформирования на локальном уровне.

Распространенная среди социологов точка зрения, что современные территориальные общности характеризуются ослаблением внутренних связей, нарастанием чувства отчужденности и стремлением к самоидентификации с другими (не территориальными) сообществами, на наш взгляд, верна лишь отчасти. В условиях экономического кризиса и социальной нестабильности локальная общность при ослаблении внешних связей в ряде случаев усиливает внутренние связи, используя их в качестве противовеса внешним разрушительным воздействиям. В рамках территориальной общности в современных условиях одновременно наблюдаются два разнонаправленных процесса: интеграция и дезинтеграция. Итог их взаимодействия в каждой конкретной общности опосредуется степенью удовлетворенности жителей условиями жизнедеятельности, привязанностью к месту жительства, осознанием своей принадлежности к территориальной общности.

Осложнившиеся пространственные взаимодействия и вынужденная территориальная стабилизация населения изменяют соотношение основных видов территориально-ориентированных интересов и поведения населения: сокращаются миграционные намерения, усиливается связь со своим местом жительства и ориентация на изменение жизни на месте собственными силами.

Результаты преобразований в конкретных территориальных общностях в значительной мере связаны с особенностями социальной базы реформирования. По степени информированности, заинтересованности и готовности к участию в процессах, влияющих на местную жизнь, выделяются социальные группы, такие как активные участники преобразований; поддерживающие или сочувствующие; заинтересованные; пассивные наблюдатели; противодействующие изменениям на местах. Соотношение этих типов определяет расстановку социальных сил в территориальной общности.

В несложившейся системе демократических институтов и механизмов власти возрастает значение самоорганизации, самодеятельного поведения и активности населения в отношении своего места жительства. Однако в настоящее время социальная база самоуправления относительно слаба, что в значительной мере связано с неверием населения в реальную результативность своего участия в решении местных вопросов при сохранении традиционного недоверия и отчуждения от власти.

Необходимость переориентации на самовыживание (взамен привычному ожиданию внешней помощи) в условиях нестабильности, противоречивости процессов реформирования, ограниченности внутренних ресурсов, отсутствии механизмов реализации правовых основ самоуправления, недостаточного уровня квалификации и отсутствия опыта работы местных властей существенно затрудняет функционирование территориальной общности. В ряде случаев совокупность названных обстоятельств ведет к негативным социальным последствиям, которые связываются в сознании людей в первую очередь с ошибочностью реформ.

В современных условиях характерные для территориальной общности традиционные ценности общинности, коллективизма, социальной солидарности, поддержки, взаимопомощи приходят в противоречие с реальными процессами, в большей степени ориентированными на индивидуальную активность и самопомощь. Особенности реализации этого противоречия в конкретных условиях определяют предпочитаемые стратегии и типы поведения различных групп населения: ориентированные на самозащиту и собственную активность; на активизацию контактов с непосредственным окружением, самоорганизацию и объединение для реализации собственных интересов или на социальную пассивность, смирение и ожидание помощи со стороны властей. Взаимодействие местных властей с выделенными группами населения на основе дифференцированных стратегий поможет объединить их усилия при решении проблем функционирования территориальной общности в кризисной ситуации.

Примечания

1. Развитие сельских поселений: (лингвистический метод типологического анализа социальных объектов) /под ред. Т.И.Заславской, И.Б.Мучника. - М.: Статистика, 1977.
2. Социально-демографическое развитие села. Региональный анализ/ Заславская Т.И., Мучник И.Б., Мучник М.Б. и др. - М.: Статистика, 1980.
3. Этим вопросам была посвящена глава 1 в монографии: Методология и методика системного изучения советской деревни / Отв. ред. Т.И. Заславская, Р.В.Рывкина. - Новосибирск: Наука. Сиб.отд-ние, 1980.- с.11-32 ; а также статья: Теоретические вопросы исследования социально-территориальной структуры советского общества //Социально-территориальная структура города и села / под ред. Т.И.Заславской, Е.Е.Горяченко. - Новосибирск: ИЭ и ОПП СО АН, 1982.- с.5-31.

1.  Постановка задачи содержится в статье Горяченко Е.Е. Территориальный аспект социального механизма развития экономики// Пути совершенствования социального механизма развития советской экономики. - Новосибирск: ИЭ и ОПП СО АН, 1985. - с.102-111; а также в главе 15 “Социально-территориальная подструктура” монографии Заславская Т.И., Рывкина Р.В. Социология экономической жизни. - Новосибирск: Наука. Сиб. Отд-ние, 1990. - с.300-325.

5. Горяченко Е.Е. Территориальная общность в изменяющихся условиях// Социологические аспекты перехода к рыночной экономике: (Материалы к XIII социологическому конгрессу). Ч. 1. - Новосибирск: ИЭ и ОПП СО РАН, 1994. - с.63-86.
6. Смелзер Н. Социология. - М.: Феникс, 1995. - с.245.
7. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. - М.: Прогресс, 1972. - с. 341.

8. Рейсс Э. Дж. (мл.) Некоторые социологические проблемы американских сообщностей //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. - М.: Прогресс, 1972. - с. 106.
9. Пал Л. К вопросу о характеристиках “местного общества”//Социальные процессы в социалистическом обществе. - Варшава, 1987; Пал Л. Формирование местных обществ в сегодняшней Венгрии //Венгерский меридиан. 1990. № 2.
10. Collins Dictionary of Sociology / David Jary, Julia Jary. - Harper Colllins Publishers, 1991. - p.97.
11. The Dictionary of Human Geography / Ed. By R.J.Johnston, Derek Gregory, David M.Smith. - Blackwell, Cambridge, 1994. - p.80
12. Цит. по: Грунт З.А. Урбанизация и территориальная общность // США глазами американских социологов.- М.: Наука, 1982. - с. 91.
13. Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. - М.: Прогресс, 1969. - с. 116.
14. Там же. - с. 160.
15. Poplin Dennis E. Communities. A Survey of Theory and Methods of Research.-New York – London, 1979. - p.8.
16. Hillery G.A.,Jr. Definitions of Community: Area of Agreement // Rural Sociology, 1955, v.20 (June), № 2, p.111-123.
17. Там же. - с.118.
18. Poplin D.E. Указ.соч.- с.10.
19. Горяченко Е.Е. Территориальная общность в изменяющихся условиях// Социологические аспекты перехода к рыночной экономике (Материалы к XIII социологическому конгрессу). Ч.1. - Новосибирск: ИЭ и ОПП СО РАН, 1994. - с.64.
20. Пал Л. Формирование местных обществ в сегодняшней Венгрии //Венгерский меридиан. 1990. № 2. - с.73.
21. Шилз Э. Указ.соч. - с.341.
22. Горяченко Е.Е. Указ.соч. - с.64.
23. Tцnnis F. Community and Society. - New Brunswick, 1993.
24. Цит. по: Шпакова Р.П. Фердинанд Тённис. Забытый социолог? // Социологические исследования. 1995, № 12.- с.141.
25. Цит. по: Шпакова Р.П. Фердинанд Тённис. Забытый социолог? // Социологические исследования. 1995, № 12.- с.140.
26. Burges E.W. The Urban Community.- Chikago, 1926; Howley A.H. Human Ecology. A Theory of Community Structure.- New York, 1950.
27. Warren R.L. The Community in America. - Chikago, 1963; The Community: Approaches and Applications // Ed. by Marcia Pelly Effrat.- New York-London,
28. The Free Press. 1974; The Sociology of Community. A Selections of Readings / Ed. by C.Bell and H.Newby. - Cass, 1974;
29. Pahl R.E.Patterns of Urban Life. New York, Humanites Press, 1970; Hillery G.A., Jr. Selected Issues in Community Theory // Rural Sociology, 1972, v.37, № 4. - p.534-552;
30. Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии: Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1990.
31. Warren R.L. The Community in America.- Chikago, 1963; Stein M. The Eclipse of Community. New York: Harper Torch, 1960.
32. Bates F. L., Bacon L. The Community as Social Systems // Social Forces, 1972, v.50 (march). - p.371-179; Loomis Ch. P., Beegle J.A. Rural Social Systems. A Textbook in Rural Sociology and Antropology. New York, 1950.
33. Robinson M. Toward a New Paradigm of Community Development // Community Development Journal, 1995, v.30, №1. - p.21-30.
34. Checkoway B. Six strategies of Community Change // Community Development Journal, 1995, v.30, №1. - p.2-20.
35. Stein M. Указ. соч.
36. Рейсс Э.Дж.(мл). Указ. соч.- с.110-111.
37. Рейсс Э.Дж.(мл). Указ. соч.- с.114-115.
38. Грунт З.А. Урбанизация и территориальная общность // США глазами американских социологов. - М.: Наука, 1982. - с.131.
39.  Ядов В.А. Социальная идентификация в кризисном обществе // Социологический журнал. 1994, №1. - с.35-52;

 
40. Ядов В.А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. 1995, №3-4. - с. 158-181.

 
41.  Наумова Н.Ф. Жизненная стратегия человека в переходном обществе // Социологический журнал, 1995, № 2, с.5;.

 
42. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России//Социологический журнал. 1996, №3/4.- с.14.

 
43. Европейская Хартия местного самоуправления, Ч.1, ст.3 // Вестник министерства иностранных дел СССР. N19 (77), 1990.

 
44. Горяченко Е.Е., Иванова Т.Ю. Социальная база местного самоуправления //Сибирская деревня в период трансформации социально-экономических отношений. Новосибирск, 1996. - с.148-164.